— Ну а кто ж ты ещё? — буркнул Ворон. — Предатель и есть.

— Но я же вам всё объяснил, — жалобно тянул он. — Я мысленно был всегда с вами… Я…

— А что нам твои мысли? — тихо проговорила Евгения, глядя мужу прямо в глаза. — Лучше бы ты утонул.

— Ну, Женя… Женечка… Что ты такое говоришь? — врач всплеснул руками и бессильно опустился на валун. Сел, глядя в пустоту. — Мы же столько лет вместе…

— Теперь не вместе, — холодно ответила его супруга.

Я подошёл к мажору. Того трясло, зуб на зуб не попадал — и так было холодно, еще и ветерок поднялся.

— Ну ты как, гуляка, любимец женщин, завсегдатай ночных клубов? — сказал я. — Это тебе не «Мазератти». Зато будет, что вспомнить.

Я ожидал, что в ответ мажорчик выпустит очередную ядовитую фразу, но он вдруг пробормотал, глядя на Евгению щенячьим взглядом:

— Спасибо тебе… — заикаясь, выдавил он. — Спасибо… спасибо… — повторял, как заезженная пластинка. — Ты меня спасла…

— Зря ты его спасла, — крякнул дед Ефим. — Без него спокойнее было бы. Хе…

Но и на это Костя не стал огрызаться, чем удивил нас еще больше. Дед даже посмотрел на него с подозрением, словно ждал привычной колкости. А потом неуверенно проговорил:

— Ну ты это… — Ефим почесал бороду. — Я так, это… пошутил. Ага. Ты, если что там, в голову не бери. Как сам-то? Цельный хоть?

— Цел, — тихо выдавил мажорчик.

— Вот так поплавали… — сказал я, проходясь вдоль берега и размахивая руками, чтоб согреться. Мокрая одежда липла к телу, холодила до костей.

— Когда стемнеет, — продолжил я, — и начнётся холод, то воспаление лёгких подхватим. Или вообще замёрзнем насмерть. Инструменты утонули, спички у нас мокрые.

Я достал зажигалку из кармана, щёлкнул — бесполезно. Кремень мокрый, фитиль сырой.

— Нам нужен огонь, — сказал я. — Нам, кровь из носу, нужно убежище. Иначе мы погибнем. Предлагаю вернуться в избушку. Благо мы там оставили спичечный коробок.

Возражений не поступило. Люди продрогли так, что казалось — у них не осталось сил даже ворочать языком и возражать. Лишь Евгения держалась спокойно и не тряслась.

Я про себя отметил: препарат действует на неё очень даже хорошо.

Она левша, и сила будто бы напитывала её постепенно. У меня же всё иначе. Во мне двойственная сущность, и препарат срабатывал как закись азота в движке: мгновенно, мощно, резко — но ненадолго. Я обретал силу, быстроту, выносливость, выходящую за пределы человеческих возможностей, но только на короткое время. Евгения же, наоборот, словно копила заряд и могла проявить его в любой момент. Как и сейчас, когда переборола течение и вытащила мажора.

Может, конечно, у неё имеется спортивный разряд по плаванию? Но нет, я вспомнил слова её мужа: никаким спортом она сроду не занималась.

* * *

К вечеру мы добрались до избушки. Измотанные, уставшие, продрогшие до костей. К счастью, выбросило нас на тот же берег, где и была заимка.

— Смотрите, — проговорил Ворон, ткнув рукой вперёд. — Кажется, из трубы дым идёт…

Мы остановились, вглядываясь в избушку. Из печной трубы и впрямь тянулся дымок. Казалось бы — радость: заходим в натопленное убежище, сушим одежду, греемся. Но все понимали, что печь мог растопить кто угодно, в том числе и наши враги. И вряд ли нас там ждут с хлебом-солью.

— Эх… пришла беда, отворяйте ворота, — пробормотал дед Ефим. — Кто это там, интересно, греется?

— Ждите меня здесь, укройтесь в чаще, — сказал я. — Схожу на разведку, посмотрю.

— Я с тобой, — сказала Ольга, вытаскивая нож.

— Тогда и я, — кивнул Ворон и тоже достал свой клинок.

— Да это самое… ну… — пробурчал Ефим, подбирая с земли кривую палку. — Уж пойдёмте тогда все. Помирать, так с музыкой. Эх…

— Если вы позволите… я бы остался здесь, — промямлил доктор, кивнув на кусты.

Презрительные взгляды упали на него разом.

— Нет, — отрезал я. — Я пойду один. По-тихому, быстро. И если что… если меня не будет десять минут — уходите. Уходите, куда глаза глядят.

— Да куда ж мы пойдём-то? — вздохнул дед. — Околеем в лесу.

Я пожал плечами.

— Ладно, — сказал я. — Я быстро. Всё…

Пригнулся и стал бесшумно приближаться к избушке.

* * *

Я пробирался осторожно. В одной руке нож, в другой — дубина. Уже смеркалось, закатное солнце бросало на лес красные отблески и готовилось скрыться за сопку.

Подойдя ближе к избушке, я задержал дыхание, прислушался. В пору бы вколоть себе ампулу, но… нет, всё-таки пока рано. Сначала нужно узнать, кто внутри. Если всё плохо, и там целая свора — никакая ампула не спасёт.

Я опасался увидеть там отряд зэков. Мысль мелькнула дикая: а что если подпереть дверь и поджечь? Сжечь заживо… Признаться, никогда прежде подобного мне даже в голову не приходило. Но здесь, в этих условиях, инстинкт выживания пробуждал такие тёмные, звериные мысли. В экстремальной обстановке сильные выживали только так.

Хотя ведь и спичек у меня нет.

Хрусь!

Под ногой предательски хрустнула ветка.

Я вздрогнул, замер, сердце ухнуло. Но нет, тишина. Никто не услышал, вроде.

Сначала я решил обойти домик по периметру. Осторожно, крадучись, не выходя на поляну, держась тени деревьев. Я искал часового. Если внутри и правда отряд — снаружи обязательно должен быть часовой.

Но нет — ни следов множества ног, ни каких-либо признаков, что тут проходила толпа. Ни часового, ни движения вокруг. Это немного обнадёживало. Однако в тусклом оконце я заметил мерцание свечи и какое-то шевеление.

Нашли они свечи? Или принесли с собой? А мы ведь не нашли… Или это вообще не свеча? Сейчас узнаем.

Я осторожно подошёл к домику и заглянул в окошко. Ничего толком не было видно — мутное, грязное стекло плохо пропускало свет. Да и внутри слишком темно.

Вдруг мелькнула тень за рамой.

Я инстинктивно отпрянул в сторону — и вовремя. Рефлекс сработал без всякой ампулы. Окошко с треском разлетелось, брызги стекла посыпались наружу, осколки впились в лицо и руки.

В тоже мгновение из маленького проёма с силой выскочила заострённая и обожжённая на конце палка.

— Твою мать! — выдохнул