— В центральном госпитале НКО. В Москве. Ты четверо суток без памяти был. Меня Анна Петровна зовут, но ты можешь звать меня тетей Нюрой, — ответила медсестра.

Анна Петровна бережно, поддерживая затылок, поднесла к моим губам жестяную кружку с прохладной кипяченой водой. Я сделал несколько мелких, жадных глотков. Вода показалась нектаром.

— Что… со мной? — с трудом выдавил я.

— Тебя, сынок, пуля навылет пробила, — ее голос был ровным, без драматизма, словно она рассказывала об обыденном происшествии. — Печень задела. Внутреннее кровотечение открылось. Чуть не истек кровью. Хорошо, наши врачи — золотые руки, прооперировали тебя, кровь перелили. Теперь твое дело — лежать и выздоравливать. Никаких телодвижений. Понял меня?

Я едва заметно кивнул, ощущая, как от этого простого движения по всему телу пробегают иголки. Через полчаса в палату быстрым шагом зашел врач — молодой, лет тридцати, с усталым, небритым лицом, и умными, цепкими глазами. Под белым халатом на нем была одета гимнастерка с петлицами военврача второго ранга. Он прищурился от солнца, заливавшего палату и, неожиданно, подмигнул мне.

— Ну, что, герой, очнулся? — он взял мою руку, чтобы проверить пульс. Его пальцы были прохладными и твердыми. — Повезло тебе, боец, несмотря ни на что. Пуля прошла в сантиметре от воротной вены. Задела левую долю печени. Кровопотеря была критическая. Но, видимо, жить будешь. Шов не беспокоит?

— Тяжесть… и жжение, — прохрипел я.

— Это нормально, — он снова подмигнул мне. — Срастается. Главное сейчас — покой. Абсолютный. Ни вставать, ни кашлять, ни смеяться. Лежи, как истукан. Через пару недель, если не будет осложнений, начнешь потихоньку двигаться.

Врач что–то написал в историю болезни, лежавшую на тумбочке, и так же быстро вышел. Анна Петровна снова поправила мою подушку.

— Сейчас, наверное, твои товарищи придут, — сказала она. — Почитай, каждый день приходят ровно в полдень.

Медсестра вышла, и я остался один в стерильной тишине госпитальной палаты. За окном виднелось небо — ярко–голубое, чистое, без единого облачка. Где–то вдали раздавались звонки трамваев и гудки автомобилей. Через некоторое время я почувствовал какой–то невероятный, умиротворяющий покой и задремал.

Ровно в полдень, как по расписанию, дверь открылась, и в палату вошли двое. Я едва узнал их — Валуев и Альбиков уже не были теми закопченными, пропахшими порохом и потом диверсантами, с которыми я прошел все семь кругов ада. Они сияли, как елочные игрушки. На них была надета щеголеватая, с иголочки, строевая форма. Начищенные до зеркального блеска хромовые сапоги, синие бриджи, идеально сидящие коверкотовые гимнастерки серо–стального цвета с краповыми петлицами. На рукавах — шевроны «щит и меч». Фуражки с васильковым верхом лихо сдвинуты набекрень. Ремни и портупеи из светло–коричневой, лакированной кожи. На фоне всей этой «красоты» загорелые лица моих товарищей казались нереальными, словно «пришитыми» с другой картинки, как в плохой «фотожабе».

— Здорово, пионер! — пророкотал Валуев. — Ну, как ты тут? Отоспался за всю прошлую неделю?

— Да уж, отоспался, — хрипло ответил я. — А вы… вы прямо как с плаката «Победа будет за нами!». Это вы меня в Москву притащили?

— Именно, что притащили, — улыбнулся Альбиков. Его глаза непривычно светились спокойной радостью. — Ты, похоже, много крови потерял, бледный был, как покойник. А сейчас, я смотрю, порозовел. Вовремя на «Степной» тот «ПС–84» занесло. Полковник Глейман, когда узнал, что ты при смерти, лично распорядился тебя в тыл эвакуировать. И нас заодно с тобой отправил — сказал, что наше задание выполнено. Мы со своим начальством по рации связались и те тебя сразу в Москву велели везти.

Они присели на табуреты. Валуев снял фуражку и, положив ее на колени, пригладил свежепобритую макушку. Его здоровенная, исцарапанная ладонь резко контрастировала с отглаженными манжетами гимнастерки.

— Наше задание, Игорь, было не просто выполнено, — начал Петя, его взгляд стал сосредоточенным, деловым. — Мы его с лихвой перевыполнили. Изначально–то нам всего лишь предписывалось установить связь с окруженцами и координировать их действия. А мы устроили несколько крупных диверсий, которые существенно помогли «Группе Глеймана» перевернуть обстановку на фронте.

— За эти дела нас всех представили к наградам, — добавил Хуршед. — Тебя, меня и Петю наградили орденами Красного Знамени. И Хосеба Алькорту тоже — посмертно.

Орден Красного Знамени. Высшая боевая награда. Мысль о том, что я удостоен такой чести, вызвала странную смесь гордости и смущения. Ведь я просто делал то, что должен был. То, что диктовала мне совесть и… ненависть к озверевшему врагу.

— Вы это заслужили, парни! Особенно Хосеб, — сказал я, чувствуя, как сжимается горло. — Остальные наши живы? Ерке, Артамонов, Пасько?

— Слава труду, все живы–здоровы! Из–под Лозовой мы вернулись без приключений. Гнали так, что чуть подвеска не отвалилась. Боялись, что тебя не довезем, — пророкотал Валуев.

— Их тоже командование отметило, — сказал Хуршед. — Лейтенант Ерке и старшина Пасько награждены орденами Красной Звезды. А красноармеец Артамонов медалью «За отвагу».

Я закрыл глаза, представляя себе их лица. Умница Вадим Ерке, юный, но отважный Витя Артамонов. И, конечно, замечательный Игнат Михайлович Пасько. Все они были героями. Настоящими, без всяких кавычек.

— Передайте им… — я прикрыл глаза, чувствуя, как на них наворачивается влага. — Как только смогу, я вернусь.

— Обязательно передадим, — Валуев встал, его мощная фигура в щегольской форме на мгновение заслонила солнце. — Но тебе сейчас надо одно — выздоравливать. Не торопись. Самое страшное, кажется, позади.

— Да, — согласился я. — Позади. Для меня — позади. А они остались там…

— Война еще не окончена, Игорь! — сказал Хуршед. — Оклемаешься и вернешься на фронт, немцев бить. На твою долю врагов хватит!

— А что на фронте? — спросил я. — Что сделала «Группа Функа»?

— Объединенная группировка немцев, эта самая «Группа Функа», из остатков трех дивизий, выступила из Лозовой только через двое суток, — ответил Петя. — Как ты и говорил, им потребовалось время на ремонт и подвоз топлива и боеприпасов.

— Они пошли на Вороновку? — уточнил я, уже зная ответ.

— Да, но твой отец предвосхитил эту атаку, — кивнул Петя. — Наши войска ушли из Вороновки заранее, оставив только небольшой, но зубастый отряд арьергарда, чтобы задержать фрицев. Пока они с этим арьергардом возились, основные силы «Группы Глеймана», самые мобильные