«Палмерстон, — поморщился император. — Этот человек ненавидит Россию всеми фибрами своей души. Он готов на всё, лишь бы нам навредить».

Палмерстон был, есть и всегда будет ярым русофобом. И император не питал в отношении него никаких иллюзий. Очень хорошо, что в немалой степени из-за глупого скандала à la королева Виктория он отстранён сейчас от кормушки, но наверняка временно. Этот человек как феникс — падает и снова возрождается.

«Он вернётся, — думал Николай Павлович. — Обязательно вернётся. И тогда всё начнётся заново. Если только… если только мы не успеем создать такую ситуацию, при которой Англии будет выгодно дружить с нами».

Император встал из-за стола и прошёлся по кабинету, заложив руки за спину. Это была его привычка — так он думал, так принимал решения.

Непонятно откуда, сейчас посреди зимы — а в Севастополе сейчас стоял минус, и даже море начинало замерзать, — здесь, в его кабинете, появилась муха. Она была маленькая, но ужасно противная: всё жужжала и жужжала. И непонятно, где она находилась — то ли за портретом, то ли в складках портьеры.

Император попытался её поймать, но безуспешно. Махнул рукой.

Но это мушиное жужжание каким-то образом помогло Государю трезво оценить ситуацию. Иногда именно такие мелочи — назойливая муха, скрип половицы, звук падающей капли — помогают сосредоточиться и увидеть главное.

«Потеря всех позиций и сокрушительное поражение на Ближнем Востоке и, возможно, даже на Балканах — вопрос времени, — думал император, продолжая ходить по кабинету. — И это неизбежность, страшная и жестокая. Коту под хвост вся пролитая русская кровь. Все жертвы, все усилия — напрасны».

Эта мысль была нестерпима. Николай Павлович остановился, закрыл глаза, глубоко вздохнул.

«Но есть шанс. Один-единственный шанс».

А генерал Куприн предлагает то, что неожиданно для всех просто опрокидывает эту великую шахматную доску, и игру придётся всем начать заново.

Суэцкий канал, если его построят англичане, а не французы, укрепит их позиции на Востоке и сделает совершенно незыблемыми. Но предлагаемый генералом вариант позволяет России поучаствовать в этом деле, и не простым статистом, а активным игроком.

Император снова подошёл к карте, снова посмотрел на узкий перешеек.

Во-первых, этим вбивается клин, вернее, даже клинище в англо-французские отношения. Британцы это, конечно, понимают, но уж очень жирный кусок пирога предлагается им. Отказаться от такого просто немыслимо.

«Сорок процентов доли в проекте, — считал про себя император. — Шестьдесят пять процентов прибыли. Для англичан это слишком заманчиво. Они не смогут отказаться. А французы останутся ни с чем — и это разрушит их союз».

Во-вторых, и реализация, и последующее удержание канала будет просто немыслимо без России. Рано или поздно Турция или Египет, а возможно, они вместе и при безусловной поддержке Франции, попробуют сделать на их, взгляд, неизбежное — отодвинуть от канала Англию. И только от позиции России будет зависеть исход этого противостояния.

«И тогда англичане будут нуждаться в нас, — продолжал думать Николай Павлович. — Не из любви, конечно. Из расчёта. Но разве это не лучше, чем вражда?»

Поэтому это будет не ситуативный союз, а имеющий глубокие корни, затрагивающий очень важные интересы двух стран. И выгода России будет тут многогранной: невмешательство в идущую уже не один десяток лет кавказскую войну, сразу же появляющаяся заинтересованность в экономическом сотрудничестве, возможность заключения какого-либо взаимовыгодного династического брака и ещё многое другое.

«Династический брак, — подумал император. — Интересная мысль. Что, если…»

Но эти мысли были уже на будущее. Сейчас надо было решать главное.

А переход под патронаж России Александрийского патриархата вообще трудно даже оценить. Это сразу позиции России на Востоке поднимает на немыслимую высоту.

«Александрийский патриархат, — император почти улыбнулся. — Один из древнейших. Основан самим апостолом Марком. И теперь под покровительством России. Это… это просто блестяще».

Решение созрело. Николай Павлович вызвал своего дежурного адъютанта и приказал:

— Срочно пригласите господина Нессельроде. А потом Александра Христофоровича.

Интонация, с которой были произнесены эти два имени, была разной. «Господин Нессельроде» прозвучало сухо, почти с раздражением. «Александр Христофорович» — тепло, доверительно.

Адъютант, стреляный воробей, понимающий малейшие интонации императора, немного не поспешил исполнить приказ императора, как обычно.

«Господин Нессельроде и Александр Христофорович, — подумал корнет Бибиков, направляясь исполнять приказ. — Это для меня всё равно что открытым текстом сказано, чьё мнение будет выслушано с раздражением, а чьё — в любом случае благожелательно».

Он, как и многие русские офицеры, на дух не переносил непотопляемого министра иностранных дел и сделал сейчас всё от него зависящее, чтобы император испытал ещё большее раздражение в адрес своего министра.

Адъютант специально зашёл сначала к графу Бенкендорфу, шефу жандармов, поговорил с ним, передал приглашение, убедился, что тот сейчас же отправится к императору. А уже потом, не спеша, отправился к Нессельроде.

Нессельроде в итоге, по мнению Николая Павловича, непростительно задержался и в кабинете императора оказался даже позже шефа жандармов, который уже заканчивал читать донесение Куприна.

Граф Александр Христофорович Бенкендорф, высокий, статный мужчина с выправкой гвардейского офицера, сидел в кресле и внимательно изучал документ. Его лицо было непроницаемым, но император, знавший его много лет, видел, что донесение произвело на него впечатление.

Когда в кабинет вошёл запыхавшийся Нессельроде, император бросил на него холодный взгляд.

Карл Васильевич Нессельроде, министр иностранных дел Российской империи, был немцем по происхождению, человеком умным, но осторожным до трусости. Он на самом деле очень спешил — адъютант передал, что император требует его немедленно, — и поэтому не заметил императорского раздражения, когда тот протянул ему донесение:

— Читайте, Карл Васильевич, — Бенкендорф успел уже прочитать половину донесения из Александрии и первая часть лежала на столе, ожидая следующего читаттеля.

Нессельроде взял листы дрожащими руками — он боялся императора, как все боялись Николая Павловича, — и начал читать.

Нессельроде тут же допустил ещё одну ошибку. Он был потрясён и возмущён тем, что какой-то выскочка — а он именно таковым считал Дмитрия Васильевича — смеет лезть в высокую политику.

— Ваше Величество! — воскликнул он, прочитав первые два листа. — Это… это же самоуправство! Это превышение полномочий! Генерала Куприна надо немедленно отозвать и предать суду!

Император холодно посмотрел на него:

— Продолжайте читать, Карл Васильевич.

Император не считал нужным посвящать своего министра в истинное положение генерала Куприна в прилично запутанной иерархии ведомств и в положении отдельных людей. А вот шеф жандармов в силу своей профессиональной деятельности это