— Вы понимаете, что это значит? — продолжал он, переходя на английский. — Это значит, что мы создали прецедент! Англия и Россия истинные и искренние союзники! Впервые за многие десятилетия!

Генерал Куприн кивнул:

— Да, милорд. Но давайте будем реалистами. Это союз по расчёту, а не по любви. Мы оба это прекрасно понимаем.

— Конечно, конечно, — согласился министр. — Но разве имеет значение, что привело нас к союзу? Важен результат! А результат… — он развёл руками, — результат превосходит все ожидания!

А о последствиях было даже страшно думать, если бы всё сложилось иначе. Оказаться у разбитого европейского корыта, окончательно погубленные отношения с Россией, испорченные почти до такой же степени отношения с Францией, сразу же возникшая неопределённость с Австрией. Одним словом, ужас.

— Представьте, — говорил мне позже Дмитрий Васильевич, когда мы остались вдвоём, — что было бы, если бы Государь нас не поддержал. Англичане остались бы в дураках. Их министр иностранных дел был бы вынужден подать в отставку, была бы кончена не только его карьера, но и наверное жизнь. Франция торжествовала бы. Австрия немедленно использовала бы это для ухудшения наших позиций на Балканах. Турция почувствовала бы себя в безопасности и возобновила бы притеснения христиан. А мы… мы были бы в полной изоляции.

Он налил себе ещё коньяку и продолжил:

— Но Государь оказался мудрее нас. Он увидел дальше. Он понял, что иногда нужно рискнуть, чтобы выиграть. И он выиграл. Мы все выиграли.

Все опасения остались в прошлом. И все теперь на коне, правда, каждый на своём.

Императорское одобрение действий генералов и выраженная участникам Александрийского дела. Высочайшая благодарность вдохновили всех в буквальном смысле на подвиги, тем более что складывающаяся ситуация требовала именно этого.

На следующий день после получения императорского одобрения генерал Чернов собрал всех офицеров в большом зале цитадели. Мы стояли, выстроившись по ранжиру, и ждали.

Генерал вышел, держа в руках императорское Высочайшее повеление, и его лицо было торжественным.

— Господа офицеры! — начал он, и голос его звучал твёрдо и громко. — Государь Император удостоил нас Своей милостью. Наши действия в Египте получили Высочайшее одобрение. Это не просто награда нам лично. Это признание того, что Россия может и должна отстаивать свои интересы на Востоке. Это признание того, что православные пленники не забыты своим Отечеством!

Зал взорвался радостными и приветственными возгласами. Офицеры бросали вверх фуражки, обнимались, поздравляли друг друга. Я видел слёзы на глазах седых офицеров и как молодые офицеры не могут сдержать восторга.

Для всех оказалась полнейшей неожиданностью просто огромное количество православных женщин, которые сплошным потоком пошли к нам, спасаясь от страшной участи наложниц и рабынь в Египте и сопредельных странах.

Первые женщины появились уже через неделю после взятия Александрии. Я помню тот день очень отчётливо, когда стоя на стене цитадели вдруг в подзорную трубу увидел, как по дороге движется странная процессия.

Женщины шли группами и поодиночке. Многие были в лохмотьях, многие босиком. Некоторые несли на руках младенцев, другие вели за руку детей постарше. Они шли медленно, с трудом, явно измученные дорогой. Но шли упорно, не останавливаясь.

— Господи, — прошептал стоявший рядом со мной офицер, — да их же сотни!

И это были только первые. С каждым днём их становилось всё больше и больше.

Они шли по одиночке, но чаще всего со своими детьми, родившимися в неволе. Редко кто из хозяев признавал этих детей своими, и их участь была печальной, участь человека, никогда, даже в момент своего рождения, не знавшего, что такое свобода. Участь человека, который всегда обречён быть вещью.

Я говорил с некоторыми из этих женщин. Одна из них, молодая гречанка по имени Мария, рассказала мне свою историю. Ей было лет двадцать пять, но выглядела она значительно старше. На руках она держала девочку лет трёх, а за юбку её держался мальчик лет пяти.

— Меня захватили пираты, когда я ехала к родственникам на Крит, — рассказывала она тихим, монотонным голосом, глядя в землю. — Это было восемь лет назад. Продали в Александрию, в дом богатого египтянина… Он… он делал со мной что хотел. Дети его. Но он их не признаёт. Говорит, они рабы, как и я. Когда вы начали обстрелы, нам приказали уйти и спрятаться. Но когда ваш офицер застрелил его родственника, наш хозяин испугался и убежал.

— Теперь вы свободны, — сказал я ей. — Вы и ваши дети.

Она подняла на меня глаза, большие, тёмные, полные слёз:

— Свободны? Я уже забыла, что это значит. Я даже не знаю, как жить свободной.

Другая женщина, русская, из какого-то села под Астраханью, рассказала, как её вместе с десятком других девушек захватили хивинцы и продали в Египет.

— Нас было двенадцать, — говорила она, и губы её дрожали. — Все молодые, все красивые. Эти специально искали таких. Десять продали в гаремы. Две умерли в дороге от болезни. Я одна осталась… я одна дожила до этого дня…

Некоторые, но их было очень и очень мало, приходили со своими мужьями, такими же рабами, как и они. Подобного никто не ожидал, и все были этим сильно озадачены.

Один такой случай особенно запомнился мне. Пришла относительно молодая пара, он лет тридцати, крепкий, загорелый, она чуть моложе, с младенцем на руках. Оба были армяне.

— Мы вместе уже десять лет, — рассказывал мужчина, по имени Ованес. — Хозяин разрешил нам пожениться. Сказал, что рабы будут лучше работать, если у них есть семья. Мы работали в его поместье, на полях. Жили в сарае. Но мы были вместе. И когда услышали, что русские освобождают всех христиан… мы сразу пошли. Хозяин пытался остановить, но мы ушли ночью.

— И правильно сделали, — сказал я им. — Теперь вы свободны. Оба. И ваш следующий ребёнок родится свободным гражданином.

— Уже родился, — улыбнулась женщина, и это была первая улыбка, которую я увидел на лице освобождённого невольника. — Три дня назад. В дороге. Но он родился свободным. Потому что мы уже шли к вам.

Но наши генералы быстро увидели в этом очень положительный момент для ситуации в Александрии.

— Посмотрите на это с другой стороны, — говорил генерал Чернов на одном из совещаний. — Да, у нас проблема, тысячи беженцев, которых нужно кормить, одевать, размещать. Но это и огромная возможность!

— Какая именно? — спросил один из английских офицеров.

— Население, — ответил Чернов. — Лояльное население. Люди, которые будут благодарны нам до конца жизни. Люди, которые станут опорой нашей власти здесь.

И он оказался прав. Среди приведённых этими несчастными женщинами своих детей было достаточно