Колонна остановилась. Мы вышли из машин, разминая затекшие ноги. Воздух здесь был неподвижным и густым, пахло гарью и смертью. Вокруг пожарища валялись потемневшие пустые гильзы, какая–то вонючая ветошь. Дорога в лес, через небольшой мостик, была изрыта гусеницами танков — именно здесь на оперативный простор выходили основные силы глеймановцев.

— Вокруг — никого! — сказал Хуршед, цепко осмотрев каждое дерево, каждый куст. — Но у меня странное ощущение, что за нами следят.

— Потом пробежишься по округе, всё проверишь! — ответил ему Валуев. — А сейчас надо ребят проводить. Здесь мы расстаемся. На всю операцию даем вам сутки. Игнат Михалыч, ты за старшего, следи за пацанами. Особенно за Игорем — он все время норовит побольше фрицев убить. Если услышим стрельбу в Лозовой — атакуем внешние посты, чтобы оттянуть на себя силы.

— Все будет хорошо, товарищи, — сказал Игнат Михайлович, и в его голосе не было и тени сомнения. — Мы тихо войдем и тихо выйдем.

Я еще раз проверил оружие — «Парабеллум» в кобуре на левом боку и «Браунинг Хай Пауэр» в кармане бриджей. Зольдбух оберлейтенанта Зигфрида Трампа и командировочное предписание лежали в нагрудном кармане мундира. Все было идеально.

— Пора, — сказал Пасько, тоже проверив оружие и документы.

— Ни пуха, ни пера! — напутствовал нас Петя.

— К черту! — ответил Игнат, и непроизвольно перекрестился.

Мы трое — «оберст», его «адъютант» и «водитель» — уселись в «Хорьх». Артамонов завел двигатель. Машина плавно тронулась, оставляя группу прикрытия среди развалин Грушевки.

Дорога вывела нас к еще одному знакомому месту — развалинам ротного опорного пункта, возле которого я устроил панику, крича о советских танках. А парой дней позже эти самые танки славно проутюжили окопы и капониры, не оставив живых врагов.

Теперь здесь стоял простенький шлагбаум из свежесрубленной березки, рядом размещались два пулеметных гнезда, обложенных мешками с землей. Немецкие солдаты выглядели настороженными, сжимая в руках винтовки, но при виде «Хорьха» немного успокоились, повесили оружие на плечо.

— Свято место пусто не бывает, — тихо произнес я, оглядывая окружающий пейзаж. — Немцы с упорством, достойным лучшего применения, ставят тут блок–посты.

— Так ведь местность здесь такая, располагающая к устройству укреплений — перекресток дорог, одна из которых шоссейная, а рядом небольшой холмик. Тактически выгодно на нем пару пушек и полдесятка пулеметов установить, — тоже тихо ответил мне Игнат.

Наш «Хорьх» подкатил к шлагбауму. К машине торопливо подошел ефрейтор, лихо козырнув — догадался, что на такой машине может ездить какое–нибудь начальство.

— Dokumente, bitte! — вежливо попросил солдат, заглядывая в салон.

Встретившись взглядом с ледяными глазами «оберста», караульный даже отшатнулся. Игнат Михайлович, не говоря ни слова, через открытое окно протянул свои документы. Его лицо выражало вежливую скуку высшего чина, вынужденного общаться с мелкой сошкой. Ефрейтор глянул в удостоверение, машинально вытянулся по стойке «смирно», и крикнул своему напарнику:

— Открывай! Господин полковник явно торопится!

Шлагбаум подняли, и мы поехали дальше, не удостоив часовых ни словом благодарности, ни даже снисходительным кивком. Первый рубеж был пройден легко.

— Похоже, что они боятся начальства больше, чем русских, — негромко произнес Игнат. — Этим надо воспользоваться.

Чем ближе мы подъезжали к Лозовой, тем более оживленной становилась дорога. Навстречу нам попадались грузовики, конные повозки, легковые машины. Наконец, впереди показались солидные дома большого села, но перед ними стоял еще один блок–пост — выглядевший куда более серьезно. Два окопанных танка « Pz.Kpfw.2» с тактическими значками 11–й танковой дивизии — «колесным призраком», четыре укрепленных бревнами пулеметных гнезда с «MG–34» на станках. Расчеты пулеметов стояли возле них с сосредоточенными лицами. Всего на посту дежурило почти два десятка солдат, а командовал ими молодой фельдфебель. Он вышел навстречу нашей машине, и я, увидев его внимательные глаза, почувствовал легкий холодок под лопатками.

— Документы, пожалуйста, — заглянув в машину, сказал фельдфебель, Его тон был уважительным, но в нем не было и тени подобострастия.

Игнат снова в одиночку протянул свое удостоверение.

— Мне нужны все документы, господа офицеры! — вежливо, но настойчиво, попросил фельдфебель. — Удостоверения, командирочные предписания, пропуска.

Не став «качать права», мы с Виктором достали свои бумаги.

Фельдфебель тщательно прочитал все документы, а потом, продолжая держать их в руках, наклонился к окошку и спросил:

— Прошу прощения, господа офицеры, надо уточнить один момент: вы из Люфтваффе, а сидящий за рулем гефрайтер Отто Браун приписан к двадцать пятой моторизованной дивизии? Как это получилось?

— Мы прибыли из Берлина на самолете, фельдфебель.Машину и водителя нам предоставила встречающая сторона, — предельно ледяным тоном, словно ему противно отвечать на такие тупые вопросы, сказал Пасько.

— Я понял, господин оберст, — сказал фельдфебель, возвращая документы, но в его глазах по–прежнему читалось сомнение. — Простите еще раз, но правила требуют досмотра транспортного средства. Стандартная процедура, ничего личного.

— Выполняйте свои обязанности, фельдфебель, — холодно процедил Игнат. — Но не задерживайте нас надолго. У нас плотный график.

Фельдфебель отдал распоряжение, и двое солдат подошли к «Хорьху». Один открыл багажник, другой зачем–то прошелся вокруг машины, заглядывая в салон. Я сидел, стараясь дышать ровно, и смотрел прямо перед собой, изображая легкое раздражение человека, чье время тратят понапрасну.

— Все чисто, — доложил солдат, захлопывая багажник. — Там только чемоданы.

Фельдфебель еще раз внимательно посмотрел на нас, словно взвешивая что–то. В воздухе повисла напряженная пауза.

— Можете проезжать! — наконец решил он. — Но вам необходимо будет зарегистрироваться в комендатуре. Она расположена в центре села, в двухэтажном здании бывшей конторы лесозаготовителей. Там вам предоставят размещение и питание. Я свяжусь по телефону с дежурным, он вас встретит.

— Благодарю, фельдфебель, — кивнул Игнат, и в его голосе впервые прозвучала едва уловимая теплота, словно он одобрил исполнительность и внимательность караульного. — Вы хорошо делаете свое дело.

Шлагбаум подняли, и мы въехали в Лозовую.

Село производило странное, двойственное впечатление. С одной стороны, здесь кипела жизнь — по улицам сновали солдаты, у машин суетились механики, откуда–то