Он снова полез в свой планшет, извлек оттуда и бросил на стол два немецких офицерских удостоверения.

Я осторожно, словно чрезвычайно ценную вещь, взял их в руки, открыл и прочитал:

— Оберлейтенант Зигфрид Трамп, оберст Карл фон Штайнер. Это те самые офицеры, которых мы взяли в плен три дня назад?

— Они самые, — подтвердил Ерке. — Самих «героев» уже отправили в наш тыл на «ТБ–3». А их вещи и документы, по моему распоряжению, изъяли. Немцы были, скажем так, крайне недовольны, назвали это мародерством. — На губах Вадима на мгновение мелькнула улыбка. — Больше того, один из наших рейдовых отрядов нашел в степи и притащил на буксире в Вороновку их автомобиль «Хорьх–901». Движок у него от перегрева стуканул, но наши умельцы его отремонтировали. Легенда идеальная: два штабных офицера Люфтваффе, следующие с инспекцией, с подлинными документами. Не думаю, что в суматохе последних дней их исчезновение заметили.

— Но тут есть одна закавыка… — медленно сказал я, поочередно посмотрев на Ерке и Артамонова. — По–немецки свободно говорю только я, Вадим и Виктор. Но мы все — почти мальчишки. Изобразить Трумпа я, может и смогу, но кто выдаст себя за оберста, кадрового офицера из штаба Люфтваффе?

Все присутствующие погрузились в тягостное раздумье. Возможность проникнуть в Лозовую была блестящей. И одновременно это было абсолютно невыполнимо. Это как держать в руках золотой ключик и не иметь двери, к которой он бы подошел.

И тут из красного угла, из–под темных ликов святых, раздался спокойный голос, произнесший на безупречном немецком языке:

— Ich nehme an, dass ich für die Rolle von Oberst Karl von Steiner wie kein anderer geeignet bin.

Мы все, как по команде, повернули головы. Игнат Михайлович Пасько медленно поднялся с табурета и расправил плечи. Кончики его седых усов молодцевато торчали вверх, а в глазах играли веселые искорки.

— Я полагаю, что для роли оберста Карла фон Штайнера я подхожу как никто другой! — повторил он по–русски. — Ибо я не только соответствую ему по возрасту и военному опыту, но и свободно владею немецким языком.

— Игнат Михалыч, ты полон сюрпризов! — ошарашенно сказал я. — Но… откуда?

— До того, как уйти «вольнопёром» на Русско–японскую, я несколько лет учился во Фрайбурге, в Горной академии. Да и потом, во время Мировой войны, много практиковался.

— Да, но… — начал было говорить Ерке, глядя на старого воина с подозрением — как же так, какой–то «древний дед», крестьянин из глухой деревни, и вдруг делает такие заявления.

Но Петя положив лейтенанту руку на плечо, громко и отчетливо сказал:

— Вадим! Это наш единственный шанс! Подарок судьбы! Старшина Пасько — на сто процентов свой человек! Я полностью ему доверяю. Давай сделаем так: сейчас расходимся и еще раз тщательно всё обдумываем. Тем более, нам нужно «придавить минут на четыреста» — утро, как говорится, вечера мудренее!

После ухода Вадима и Виктора мы дружно завалились спать, а проснулся я от того, что кто–то тряс меня за плечо.

— Пионер, подъем! — над ухом прозвучал спокойный голос Валуева. — Выспался?

Я сел на лавке, потирая лицо ладонями. В горнице уже было довольно темно, лишь узкая полоса закатного света, багровая, как запекшаяся кровь, пробивалась сквозь единственное окошко. Валуев, одетый и подпоясанный, стоял посреди комнаты, его могучая фигура казалась темным монолитом в сумерках.

— Игорь, уже почти восемь вечера, нам пора в штаб. Потребовали и тебя с Игнатом. Так что пять минут на сборы, — сказал Петя, и в его голосе я услышал привычную стальную собранность.

Я оделся и вышел во двор, чтобы умыться у колодца. Вечер был теплым, почти летним. Над Вороновкой раскинулось черное, бархатное южное небо, усыпанное мириадами звезд. Они казались такими неестественно близкими и яркими, словно я был на экскурсии в планетарии. Воздух был свеж и чист, пах полынью и печным дымом. Рядом с дверью, прислонившись плечом к стене, курил Игнат Михайлович. Тлеющая в его пальцах самокрутка отбрасывала крошечные блики на его седые, идеально закрученные усы. Он курил редко, но с каким–то особым шиком, будто исполняя важный ритуал.

У входа в штаб, опираясь на «СВТ–40», стояли два часовых. Внутри привычно воняло табачным дымом. В горнице появились два новых стола и полдесятка табуреток. На столах лежали развернутые карты, испещренные пометками и тактическими значками. В центре помещения сидели полковник Глейман, его заместитель бригадный комиссар Попель, начальник штаба полковник Васильев, начальник разведотдела лейтенант Ерке. Петр Дмитриевич, облокотившись на стол, курил и что–то чертил на карте карандашом. Его лицо, освещенное светом двух керосиновых ламп, было осунувшимся, кожа казалась серой. Под глазами залегли глубокие, темные, почти черные тени.

Попель сидел рядом на стуле в спокойной позе, откинувшись на спинку и закрыв глаза, выпуская в потолок струйки дыма. Он так и не снял комбинезон, только засучил рукава — значит, в отличие от нас, даже не ложился после вчерашнего рейда и боя за разъезд №47.

Железные люди…

— А, наши герои пришли! — сказал бригкомиссар, приоткрыв глаза и увидев нас. — Ну, как, парни, отдохнули? Готовы к новым подвигам?

Мы молча встали у стола по стойке «смирно». Глейман внимательно оглядел всех нас, но на меня смотрел на пару секунд дольше — по–отечески проверяя, цел ли, а потом едва заметно кивнул.

— Присаживайтесь, товарищи, — предложил он. — Вадим, доложи суть своего предложения.

Ерке взял в руки заточенный карандаш и навис над картой.

— Товарищи командиры! Вернувшиеся к вечеру разведчики доложили: противник превращает Лозовую в мощный укрепрайон. — Он ткнул острием карандаша в крупное пятно на карте, обозначавшее село. — На северной и восточной окраинах зафиксированы новые позиции полевой артиллерии. Инженерные подразделения немцев активно минируют подступы. Ставят, в основном, противопехотные мины, но есть участки с противотанковыми. Около полудня в село вошла большая колонна бронетехники и грузовиков с пехотой. Разведчики насчитали не менее двух десятков танков, в основном « Pz.III» и « Pz.IV», до батальона пехоты. Судя по тактическим значкам это подразделения одиннадцатой танковой и двадцатой моторизованной дивизий. Однако видели там и наших «старых знакомых» — какие–то мелкие группы двадцать пятой дивизии.

Полковник Васильев мрачно хмыкнул, выпустив клуб дыма и сказал:

— Похоже, что