class="p1">Жители Сербского станут первыми крестьянами на наших землях «Общества». А Воротынск будет его индустриальной базой, кузницей и мастерской, откуда будут выходить кирпичи, цемент, механизмы.
Если удастся выполнить все планы этого лета, то уже осенью возможно будет начать строительство первых помещений скотных дворов «Общества», второго после ТОропово элеватора и паровой мельницы. Я уже представлял себе эти просторные коровники и овчарни, где разместятся породистые коровы и овцы. Представлял бочки со сливками, круги сыра, тюки шерсти… Явственно услышал шум, который избают жернова при перемалывании зерна.
Возможно, мне надо было бы активнее вмешаться в происходящее в Воротынске и в нашем «Обществе», но не было ни желания, ни смысла.
Желания не было потому, что пришлось бы что-то менять в решениях Силантия, а меня больше устраивало, что он там всем заправляет. Он знал своё дело, работал добросовестно и с умом — чего ещё желать? Зачем вмешиваться в отлаженный механизм?
А смысла не было потому, что у нас сейчас не было свободных денег. Каждый рубль был на счету и уже распределён. Пусть всё там постепенно делается, без спешки и авралов, а самое главное — мы понемногу вносим тот капитал, который внести должны. Не рывками, а методично, как и положено разумному хозяйству.
Соблазн конечно велик: нагапрячься и сделать все необходимые вложения. Но это можно сделать только на заемные средства. А это я делать не хочу: это по любому какая-нибудь от кого-нибудь или чего-нибудь зависимость.
— Главное — не торопиться, — сказал я Анне ещё утром, когда мы обсуждали дела. — Лучше медленно, но верно, чем быстро и криво.
— Ты прав, — не сразу же, но в конечном итоге согласилась Анна. — Спешка хороша только при ловле блох.
Я от удивления сначала открыл рот, а потом рассмеялся — надо же Анна знает такую народную мудрость.
День был очень длинный, и мы успели ещё засветло вернуться в Калугу. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в нежные розовые и золотистые тона. Город встретил нас вечерней тишиной и предвкушением предстоящей ночи. уб.
Анна неожиданно предложила:
— Может, всё-таки не останемся в городе, а поедем в Сосновку? День такой чудесный, и вечер будет еще дообещает быть тёплым.
Я посмотрел на небо, на розовеющий закат, и сразу согласился:
— Отличная мысль. В Сосновке и воздух чище, и душе легче. Поехали!
Она улыбнулась, довольная моим решением, и мы тронулись в путь. Впереди нас ждал тихий вечер в усадьбе, вдали от городской суеты, и эта мысль наполняла сердце приятным предвкушением покоя.
Глава 8
Потянулись однообразные и спокойные, похожие друг на друга летние дни. Я был в восторге от этого — это было как раз то, что было необходимо нам с Василием.
В назначенный срок они с Лизой обвенчались. Как и у нас всё было очень скромно и аскетично, без какой-либо пышности.
Платье Лизы было еще строже и скромнее, чем у Анны. Не было никаких украшений, кроме строгих сережек с жемчугами. Василий был в новеньком мундире, специально пошитом для этого дня мундире и естественно при орденах.
Со стороны Лизы никого не было, её брат буквально накануне отъезда упал с лошади и лежал в Ярославле, страдая от болей вызванных сломанными ребрами. Поздравления и подарок он сестре конечно прислал, десять тысяч серебром.
Наш дядя тоже прислал поздравления и подарок, но не десять конечно, а пятьдесят тысяч и очень красивую золотую брошь с бриллиантами.
Венчание очень благотворно сказалось на самочувствии Василия. Последнею неделю перед венчанием Лиза дважды со слезами жаловалась Анне, что Василий иногда целыми ночами не спит, а сидит у окна и о чём-то думает, глядя в темноту.
Однажды я оказался невольным свидетелем этого и мне это было очень неприятно.
— Он почти не закрывает глаз, — громко шептала она, утирая слёзы. — Сидит, смотрит в темноту и молчит. Я боюсь за него…
Анна успокаивала её, гладила по волосам:
— Дай ему время, милая. Война — это не простуда, которая за неделю проходит. Душевные раны заживают медленнее. А тем более такие, как у него.
И действительно, сразу после венчания Василий начал успокаиваться. В один прекрасный момент Лиза, сияя от счастья, сказала нам:
— Он спит! Всю ночь проспал, не вставая. Господи, какое это счастье!
Это совпало со знаменательным событием, на которое все обратили внимание: Василий стал выезжать за пределы Тороповской усадьбы — в окружающие леса и поля. Он катался верхом по утрам, возвращался порозовевший, с ясными глазами.
Ни в какие хозяйственные дела он не лез, только где-то в конце июня написал и отправил целую пачку писем в Петербург, Москву и на Кавказ. О чём они были, не говорил, но я и не спрашивал.
Мне о многом надо было успеть с ним поговорить перед тем, как нам придётся ехать в Севастополь, но пока я решил не спешить. Пусть окрепнет душой.
В начале июля Анне привезли из Москвы сто тысяч рублей серебром наличными. Шестьдесят тысяч были новенькими кредитные билеты, только что отпечатанные и еще пахнувшие типографской краской. Все они были сторублевого достоинства.
А сорок тысяч были тоже новенькими серебряными рублями, золотыми империалами и полуимпериалами, соответственно достоинством в десять и пять рублей и достаточно редкими уникальные платиновые шести рублевыми монетами. Тяжёлые мешки с монетами произвели очень сильное впечатление на нас — такую внушительная сумма монетами мы еще не видели.
Половину полученного мы решили тут же пустить в дело, чтобы к Покрову всё намеченное на этот год было построено. Пятьдесят тысяч — это серьёзный задел, которая вне всякого сомнения ускорит все наши работы.
Оставшиеся средства стали нашим самым неприкосновейшим запасом, который предназначен исключительно на египетскую экспедицию.
Свои расходы мы, как и наметили, упорядочили и резко сократили. И очень быстро торговля, ресторан и трактир начали приносить нам тысячу рублей чистой прибыли ежедневно. Из этих денег мы пополнили до тридцати тысяч частично потраченную сумму, которая в своё время была отложена на кавказскую экспедицию.
Сейчас эти деньги тоже предназначались на египетскую — если она, конечно, состоится. Но пока об этом ни слуху, ни духу.
Пятьдесят тысяч, вложенные в дело, резко ускорили все наши работы абсолютно везде: в Торопово, на шахте, в Воротынске и Сербском.
Милош с Драгутином поучили пять тысяч на ремонт и перестройку будущих конюшен и старые здания на глазах стали преображаться. Они предлагали сделать это на свои деньги, но мы решили, что пусть они лежат до лучших времен, а вернее