— Не успеваем, — признался он мне откровенно, когда я по его просьбе срочно приехал на стройку. — Людей не хватает, а работы — непочатый край. Помощь срочно нужна.

А потом, он мне популярно на пальцах объяснил какая именно. Я, не долго думая, решил временно остановить абсолютно все строительные работы на всех наших объектах и перебросить всех затребованных работяг в Торопово.

Мало того, я решил сам принять участие в этой нашей, без всякой натяжки, ударной и всенародной стройке. И пока народ подтягивался с шахты и из Воротынска я на бумаге написал и нарисовал свое видение того, как нам надо всё сделать.

— По моему мнению, это должно дать нам возможность к середине сентября построить минимум шесть силосов, — сказал я, разворачивая план. — А первые два, к тому времени, когда пойдет первое зерно.

Кондрат просветлел лицом:

— Вот это дело! С такой подмогой мы горы свернём.

Первые силосы фактически началу уборочной может быть и немного перебор, его есть куда убирать на хранение. А вот когда пойдет то, что сверху обычного, а я в этом не сомневаюсь, они будут как раз. Тем более, что уже некоторые соседи проявили интерес и закидывали удочки: не возьму ли я на хранение зерно со стороны.

А тут еще и уважаемый Иван Прокофьевич прислал письмо в котором написал, что мой элеватор он обязан поставить на учет в своем ведомстве. В нем были даже некоторые извиняющиеся нотки которые меня позабавили. Я на самом деле считал, что именно сеть элеваторов, которая должна быть возведена по всей России позволит решить проблему регулярно возникающего в России голода. Конечно еще должна быть и правильная работа и требовательность власти.

Так что на моем элеваторе всегда будет какой-то неприкасаемый запас зерна, который будет ежегодно обновляться каждую уборочную. А все здания старых хлебных магазинов, которые конечно есть в Сосновке и Торопово, я найду как использовать. Самое простое хранить в них не обязательный запас зерна, а тот, который пойдет в текущую работу: например, для корма животным или на мельнице.

Я стал помогать Кондрату и практически, целыми днями пропадая на стройке. Моя душа пела — я, оказывается, так любил своё строительное дело и как по нему соскучился! Руки сами тянулись к чертежам, к инструментам, к этому благословенному строительному хаосу, из которого рождалось нечто стройное и величественное.

Через какое-то время у нас сложилось двоевластие на строительной площадке, Кондрат быстро оценил мои профессиональные навыки и все решения мы с ним принимали коллегиально. С рабочими вообще не было никаких проблем, мою головушку иногда посещали мысли, что если бы у меня была такая производственная дисциплина на стройках двадцать первого века, то я при жизни стал бы гением строительства всех времен и народов.

Это собственно не удивительно. Я для всех на стройке не только человек выполняющий функции прораба, а в первую очередь барин, хозяин всех и всего. Почти жизнь каждого из них в буквальном смысле в моих руках. Нынешняя Россия это конечно не тот ужас, ужас, ужас, который о ней писали в СССР. здесь есть законы, которые надо соблюдать.

В 1833 году царь-батюшка осчастливил своих подданных «Сводом законов о состоянии людей в государстве». И там написано, что помещик не имел права на жизнь крепостного — крепостной оставался подданным империи. Поэтому убийство крепостного формально считалось преступлением и помещик не мог подвергать крепостных пыткам. И даже существовали ограничения на жестокость наказаний. Но они формальные и по сути только чисто теоретические.

Были конечно случаи когда смерть крепостного в результате наказания могла повлечь за собой расследование и теоретически помещик подлежал уголовному преследованию и наказанию в виде лишение прав, конфискации имущества и даже ссылки, например, в Сибирь. Но это все было превращено в дырявую тыкву положением николаевских законов о том, что крепостные не могли жаловаться на помещика в суд. И тем что в реальности их свидетельские показания почти не принимались во внимание.

Это очень мне напоминает один французский фильм, который я смотрел перед попаданием, когда суд присяжных в после Второй Мировой судит молодую француженку за то, сто она своему мужу-садисту подпалила его «бубецы». Но суд ни какие показания в её пользу во внимание не принял. Наказание было запредельно жестоким. И причина была одна: присяжные были все мужчины, которые сочувствовали садисту, а не его жертве, которая от безысходности пошла на страшное, спасая в том числе и своего малолетнего сына. Так и в нынешней России, кто его посадит родимого, он же памятник.

По этой причине мое слово на стройке даже не закон, а руководство к действию подлежащее немедленному и безусловному исполнению, причем делать это надо с огоньком и блеском в глазах. Это на мой взгляд не сложно, так как оно, руководство, еще и умное, да и барин человек хороший.

Лето неожиданно закончилось и наступил сентябрь. Слово «неожиданно» это не фигура речи и реально отражало моё мироощущение. Всё произошло действительно чуть ли не по щелчку пальцев: стоял жаркий август, правда после Ильи-пророка начались утренние туманы, а тут вдруг первые прохладные ветра принесли с собой запах увядающей листвы и предчувствие настающей осени.

Моё непосредственное участие в стройке закончилось точно первого сентября, как я и планировал. Первая очередь элеватора и один их зерновых силосов построены и сделано это на отлично, наша с Кондратом строжайшая проверка не нашла никаких недоделок и огрехов.

Мы с ним на практике все проверили и первые пуды ржи нового урожая, подготовленные для хранения по самым строгим требованиям нынешнего времени уже засыпаны в первый зерновой силос. Контроль за урожаем нового года это теперь не моя забота, а специально обученных людей.

Императорское московское общество сельского хозяйства по моей просьбе командировало к нам до Рождества целых двух агрономов. Во время уборочной они заняты конечно на этих работах, а затем займутся осенними работами и сделают тщательное исследование всех наших земель, в том числе и арендованных.

Я жду от них подробных рекомендаций как правильно работать с землей, чтобы и отдача повышалась и качество земли, то есть её естественное плодородие.

Здесь у меня есть желаннейшее знание, полученное во времена моего прорабства. История неорганических минеральных удобрений началась летом 1842 года в Англии, когда Джон Беннет Лоус получил поервый в мире патент на свой изобретенный им, или правильнее сказать открытый, суперфосфат. Сейчас он еще не сэр и английским баронетом станет только через много-много лет. Также я