— Казаки сперва погонят вперёд чернь, — заявил Вишневецкий. — Сагайдачный не дурак и знает, как воевать. Опытных черкасов он придержит до поры, а вперёд отправит настоящую орду черни. Восставшие холопы ни на что не годны в бою, а вот едят не меньше казаков. Они же просто как саранча, обжирают всю округу, так что и листа на ветке, и куска коры на стволе не останется. Чтобы уменьшить их поголовье, Сагайдачный кинет их в первый штурм. И это шанс для нашей кавалерии. Как только они побегут, надо будет рубить без пощады, на их плечах ворваться в лагерь и забрать из обоза столько, сколько успеем увезти с собой: быков, овец, коз, телег с провиантом. Всё это будет нужно здесь, когда начнётся настоящая осада. А что не успеем взять, переколем, пускай валяются под солнцем и тухнут.

Тут он был прав, спорить с Вишневецким глупо, и князь Ежи Збаражский не стал этого делать. Осталось лишь дождаться начала осады.

Всё вышло именно так, как говорил Вишневецкий. Спустя несколько дней, когда к громадному казацкому войску уже почти не подходили подкрепления, гетман выслал к передовым шанцам нескольких всадников.

— Гарцы решил устроить? — удивился наблюдавший за ними Вишневецкий. — Быть может, отправить им навстречу пару наших всадников?

— Со знаменем едут, — покачал головой Ежи Збаражский, сразу приметивший среди конных казаков знаменосца, — значит, не гарцевать, а на переговоры. Едемте, кузен, выслушаем, чего хотят от нас гости.

Оба князя без страха подъехали к самому переднему фасу передовых шанцев. Многочисленная свита, окружавшая их, плотно набилась в тесном пространстве, заставив пехоту и артиллеристов жаться к пушкам, что не сильно порадовало солдат. Однако с панами из княжеской свиты никто при самих князьях задираться не стал, хотя и были среди офицеров наёмной пехоты иные, не уступавшие гонором и родом многим из свитских.

— С чем пожаловали? — поинтересовался у казаков, развернувших знамя и гарцевавших перед шанцами, сам князь Ежи Збаражский на правах хозяина.

— Гетман обоих сторон Днепра и всего войска Запорожского Пётр Кононович Сагайдачный, — провозгласил рослый казак, возглавлявший отряд, — передаёт вам, вельможные паны-князья, что долго он стоял у вас под забором, дожидаясь приглашения в Збараж. Но раз вы его не соизволили позвать в гости, придёт он незваным, коли не ведаете вы законов вежества и держите дорогого гостя на пороге, будто пса.

— У тебя всё? — спросил у него князь Збаражский.

— Всё, милостивый пан-князь, — ловко поклонился в седле казак, приложив руку к груди.

— Тогда передай самозваному гетману мой ответ, — проговорил князь Ежи. Вишневецкий разумно не встревал, давая говорить хозяину. Он был здесь не более чем гостем и соратником и подрывать авторитет князя Збаражского, перебивая его, никогда бы не стал. — Не гетман он, а шелудивый пёс, а псу место под забором, где и держу я его. А коли желает в гости пожаловать, так есть чем его угостить, пускай только зубы бережёт.

Казак, возглавлявший отряд, заметно побледнел от гнева, однако ничего говорить не стал, лишь развернул коня и во весь опор помчался обратно к лагерю. Остальные последовали за ним. Не успели князья вернуться за стены, как начался штурм.

Страшен был миг, когда, казалось, со всей силой неудержимой стихии обрушились казаки на передовые шанцы. Тысячи вчерашних холопов шли впереди с фашинами и лестницами, чтобы закидать рвы перед шанцами и ринуться на валы. Пушки палили по ним так густо и часто, что залпы их сливались в единый страшный вой. С обеих сторон трещали мушкеты, иные казаки палили из пистолетов, хотя и без толку. Десятки человек голоты каждую минуту валились наземь, обливаясь кровью, но, казалось, ничто не могло остановить их безумного, воистину стихийного натиска. Уже от порохового дыма стало тяжело дышать, уже кровь пропитала землю так, что ноги у всех, кто шагал через это смертное поле к рвам и валам, краснели от неё, уже трупы громоздились на трупы, но казаки шли вперёд. Их толкала в спины, вела в атаку вековая ненависть к панам, что издевались над холопами как хотели, насиловали их жёнок и девок, пороли насмерть плетьми за косой взгляд, палили хаты просто ради забавы. И потому вчерашние холопы лезли и лезли вперёд, безоружные, лишь с фашинами да лестницами, зная, что их ждёт смерть, но даже так они жаждали приблизить торжество кровавой мести панам.

И вот уже карабкаются по лестницам казаки с саблями и те из голоты, кому посчастливилось выжить. Они вооружены простыми копьями, у кого со стальным наконечником, перекованным из косы, а у кого и просто по старинке заострённым и обожжённым в костре. Они кидаются в безумную атаку, рубят, колют, лупят всё вокруг, прорываясь к шанцам, к пушкам, которые больше не могут стрелять, бой идёт слишком близко к орудиям. Дерутся солдаты наёмных полков, отбиваясь длинными пиками, сталкивая ими казаков и голоту обратно в забросанные фашинами рвы. Пушкари отступили подальше, лишь иногда кидают в толпу казаков гренады — полые ядра, начинённые порохом, с фитилём из крепко скрученной и пропитанной маслом пакли. Те взрываются в плотных рядах врага, сея смерть раскалёнными осколками чугуна. Но, кажется, ни гренады, ни пики наёмников, ни стрельба из мушкетов в упор не может остановить подлинную стихию казацкого наступления.

— Они и правда как половодье, — проговорил, опуская зрительную трубу, князь Ежи Збаражский. — Прав был Жолкевский, когда называл их стихией. Не люди это, но подлинное стихийное бедствие.

— Погодите немного, кузен, — усмехнулся Вишневецкий, — и вы узнаете, что сделают гусары с этим половодьем.

— Вы же говорили, что атаковать гусарией нужно после того, как казаки отступят от шанцев, — удивился Ежи Збаражский.

— Всякий план, — ещё шире усмехнулся князь Вишневецкий, — хорош ровно до начала боевых действий. Самое время ударить гусарией именно сейчас.

По сигналу отворились ворота крепости, и оттуда выплеснулась ещё одна стихия. Казалось бы, жалкий ручеёк на фоне настоящего казацкого моря, однако он отблёскивал сталью кирас и сверкал красными прапорцами на длинных гусарских пиках. Страшный таранный удар гусарии обрушился на фланг осаждавших шанцы казаков и буквально смёл его. Развернувшись, гусары прошли по дуге и ударили снова. У многих остались в руках пики, они успевали выдёргивать их из тел нанизанных на наконечники казаков и голоты.

— Стройся! — надсаживался Шелобод. — Стройся, собачьи дети! Лицом к врагу, чтоб вас…

Благодаря лужёной глотке и помощи опытных казаков из его коша, ему удалось поставить своих людей лицом