— Копья в землю! — кричал Шелобод. — На колено! На колено! И копья в землю!

Кто-то понимал его и утыкал копьё тупым концом в землю перед собой. Кто-то, не понимая, наоборот, втыкал в землю острый конец, но таких было немного. Иные сами понимали, что делают неправильно, другим помогали опытные черкасы криком, а когда и зуботычиной — без неё иногда никак не обойдёшься. Черкасы с пищалями вставали за спинами голоты, уткнувшей наконец копья верным концом в землю, вскинули оружие, готовясь дать общий залп. Уж что-что, а палить разом казаки были большие мастаки.

— Разом! — заорал Шелобод. — Па-али!

И сотни пищалей рявкнули одновременно, прямо в морды разогнавшимся в галопе гусарским коням. Многим гусарам этот залп стоил жизни, многих ранило тяжёлыми пулями, легко пробивающими на таком расстоянии даже прочный гусарский доспех. Но гусары, несмотря на потери, просто смели и голоту, и стоявших за ними казаков, отбивавшихся пищалями и саблями. Боя не было, был разгром, который очень быстро перешёл в настоящую резню.

К ней тут же присоединились панцирники из хоругвей Вишневецкого и князя Збаражского, быстро развившие первый успех гусар. Они рубили с седла саблями по головам и рукам, которыми казаки головы прикрывали, рассеивали мелкие островки сопротивления, не позволяя черкасам собраться и попытаться дать хоть какой-то отпор.

Лёгкие же хоругви не стали тратить время на погоню за бегущими черкасами. Обгоняя их, они бросились к казацкому лагерю, чтобы сделать своё дело: увести как можно быстрее живность и даже телеги с фуражом и провиантом, переколоть коров, коз, овец, до кого смогут дотянуться, да и мешки хорошо бы попортить в наибольшем количестве. Во всеобщей неразберихе, что воцарилась после разгрома штурмующих шанцы казаков и голоты, им удалось сделать очень много, даже кое-где лагерь подпалить.

Гетман Сагайдачный глядел, как за лагерем выкладывают рядом убитых черкасов. Голоту никто с поля боя не выносил, их хоронили друзья и знакомые, если таковые находились. Глядел на остатки спаленных возов, на ещё дымящийся в одном месте тын, на быков, коров, лошадей, коз, овец, переколотых ляхами. Скверно прошёл день, а ведь он думал, что справится с ляхами одним лихим приступом. Не вышло, придётся осаждать эту крепость всерьёз, а как раз этого-то гетман обоих сторон Днепра и всего Войска Запорожского всеми силами старался избежать.

— Мы будем мстить, — принёс он страшную клятву над телами убитых товарищей. — Мы страшно отомстим за вас, паны-братья, — поклялся он. — Кровью ляхи умоются за каждую каплю казацкой крови, пролитой сегодня. Клянусь в том пред ликом Пресвятой Богородицы, и жизнь на то свою положу.

И широко перекрестился, скрепляя страшную клятву.

* * *

В то время, когда казаки готовились штурмовать Збараж, в далёкий Пуцк, к старосте Ян Вейеру, командовавшему ландскнехтами под Смоленском, прибыл гонец с воззванием от короля Сигизмунда.

— Сплотиться, — быстро пробежал его глазами Вейер, — кому дорога Отчизна… общее дело… судьба Речи Посполитой…

Он отпустил гонца, велев слугам накормить его и уложить спать. Малый выбился из сил и едва не свалился с седла, въехав в Пуцк. А ведь проскакать ему пришлось без малого двести пятьдесят миль, меняя лошадей, спать и есть, порой, приходилось прямо в седле.

— Его величество желает, чтобы мы тут же отправились к нему в Варшаву, — сообщил Вейер оберсту фон Зальму, командовавшему всеми ландскнехтами на службе старосты пуцкого. — А ведь он не может не знать о хищничестве курфюрста, который уже захватил Вармию и теперь точит когти на всё Поморье.

— Логично, — высказался фон Зальм, — вы должны отправить его величеству ответ, что до поры не можете выступить с войском ему на помощь, потому что это будет означать захват Поморья курфюрстом Иоганном Сигизмундом, что неприемлемо для короля Польского.

— Да плевать ему сейчас на всё Поморье, — отмахнулся Вейер. — Под ним трон шатается, он короны лишиться может. Отправлю гонца, а в ответ получу, что все земли, неправедно отнятые у Короны Польской, будут обязательно возвращены обратно. А чьей, спрашивается, кровью? Кто будет возвращать их? Воевать с курфюрстом? Сперва польём нашей кровушкой Мазовию, а уж после станем лить её в Поморье. Да ведь только прознают бургомистры Эльблонга, Гданьска, Мальборка, Торуни о том, что я увожу людей, как только я потребую, как пишет король, половину солдат гарнизона этих городов, они даже не станут сопротивляться курфюрсту. Откроют ворота да тут же постараются выторговать себе торговые привилегии побольше, нежели раньше было.

— И что вы предлагаете делать? — поинтересовался оберст фон Зальм. — Людей у нас меньше, чем в армии курфюрста, и хотя ваши солдаты такие же профессиональные вояки, за каждого из них я готов поручиться, — ещё бы не был готов, ведь он и привёл большую часть, и уж точно всех гауптманов с их наёмными ротами, — однако у курфюрста людей попросту больше. В открытом сражении нам его не победить, даже если заманим в ловушку. В самом лучшем случае, если такое выражение тут уместно, мы сможем организовать ему пиррову победу.

Увы, и хотел бы староста пуцкий поспорить с оберстом, да смысла не было. Кругом прав оказался фон Зальм. Несмотря на то, что разведка докладывала о том, что курфюрст передал мятежникам несколько полков ландскнехтов и даже вроде бы пару рейтарских, армия у него всё равно была куда больше той, что сумел бы собрать Вейер, даже полностью обескровив городские гарнизоны Поморья.

— Генеральную баталию мы курфюрсту давать не будем, — кивнул он, — устроим ему тотальную войну по всему Поморью. Подпалим землю у него под ногами. Отправь по несколько рот из самых надёжных солдат в гарнизоны Эльблонга, Гданьска, Мальборка, Тчева и Фромборка, пусть усилят их, это придаст тамошним бургомистрам уверенности. Капитанам же вели прислушиваться к настроению в городах и сообщать обо всём подозрительном в Пуцк. Если поймут, что магистраты с бургомистрами хотят сговориться с курфюрстом и открыть ворота перед ним, пусть немедленно берут власть в свои руки, арестовывают каштелянов и принимают командование над гарнизонами.

— Слушаюсь, — кивнул оберст и отправился к себе составлять приказы и выбирать капитанов, которых разошлёт по городским гарнизонам.

Проводив его, Вейер вызвал секретаря и велел ему записывать за собой. Говорил быстро, но внятно, так что молодой ксёндз успевал покрывать лист бумаги вполне разборчивой скорописью.

— Переписать королевское воззвание, — диктовал Вейер, — и огласить его в церквях по всем городам Поморья, а также