— Красиво заворачивает, — усмехался в седые усы Станислав Тарновский, — вот, Томаш, послушай, как гладко стелет битый гетман Жолкевский. Казаки подобны furens elementorum, diluvium,[3] заполоняющее земли Киевского, Русского и Волынского воеводств. Против него следует выстроить несокрушимую плотину, мы же стоим подобно отдельным камням, которые сей стихии ничего не стоит выворотить из земли и разнести на мелкие камушки, не способные сопротивляться ей. Лишь все вместе, выстроив неприступную для казацкого потопа плотину, сможем мы выстоять против их великого напора. Противопоставить их хаосу и безумию наш порядок. Хорошо ведь сказано, а, Томаш?

— И всё ведь верно сказано, — решив, что дед готов внять призыву бывшего гетмана великого коронного, высказался юный Томаш.

Опустив письмо на стол, Станислав Тарновский долго вглядывался в такого ещё юного и наивного внука.

— А знаешь ли ты, Томаш, — сказал, наконец, старый мечник великий коронный, — что станет раствором, что соединит камни в той плотине, о которой так красиво пишет Жолкевский?

— Кровь, avus venerabilis, — ответил Томаш Замойский, который не был так уж наивен, как полагал его многомудрый дед.

— И кровь эта будет кровью наших солдат, — заявил тот. — Тех самых, кто стал бы защищать Замостье, когда б казаки пришли сюда. И ты думаешь, тогда Вишневецкие и Збаражские пришли бы нам на помощь? Да чёрта с два, внук! — хлопнул широкой, привыкшей к сабельной рукояти, ладонью по столу Станислав Тарновский. — Они стали бы посиживать в Вишневце со Збаражем и глядеть, как казаки разоряют Замостье, сами же и пальцем не пошевелили, чтобы помочь нам. И уж точно не прислали бы ни единого человека, даже если б казаки полезли на стены цитадели.

Томаш не стал говорить, что они сейчас поступают точно так же, и выходит, по словам старого пана Станислава, ничуть не лучше соседей, просто тем не повезло оказаться на пути стихии казацкого бунта. Однако Томаш не был настолько глуп, чтобы вслух сказать такое.

[1] Шелудивых собак (лат.)

[2] Достопочтенный дед (лат.)

[3] Стихийному бедствие, половодье (лат.)

* * *

Ну а в то время, когда в Замостье молодой Томаш Замойский вёл разговоры со своим дедом, казаки и в самом деле подступили к самым стенам вотчины князей Збаражских. Туда же поспешил и Константин Вишневецкий вместе со всеми войсками, какие ещё остались у него после нескольких месяцев жестоких стычек с казаками по всему краю. Его кузен Адам остался оборонять родовое гнездо самих Вишневецких — город Вишневец. Князь Константин сумел опередить казачью армию Сагайдачного, серьёзно укрепив збаражский гарнизон, однако тут встала другая проблема.

— В Збараже не хватит припасов на долгую осаду, — первым делом заявил ему князь Ежи Збаражский. — Их и на наш гарнизон достало бы только на пару месяцев, если затянуть потуже пояса. Теперь же и на три недели не хватит, даже если сильно урезать порции. А у тебя, Константин, к тому же ещё коней много, с ними что делать? Фуража на всех не припасено.

— Будем вылазки делать за провиантом и фуражом в казацкий лагерь, — решительно заявил Вишневецкий. — У меня тут гусарская хоругвь, пускай и побитая, но такой кавалерии у казаков и близко нет. Да и панцирники наши куда как лучше будут. Стены у Збаража крепкие, пехоты у тебя, Ежи, достанет, чтобы оборонить их и шанцы с пушками. Ну а как ослабнет напор казацкий, тут и я выйду с кавалерией. И уж славно мы погуляем, ранами Христовыми клянусь! За всё сочтёмся с казаками!

Покуда в Збараже спешно готовились к осаде, повсюду из разорённой округи к вотчине князей Збаражских стекались казацкие отряды, собранные гонцами гетмана Сагайдачного.

— Довольно вам гулять по землям ляшским, — говорили они кошевым, — пришла пора и за общее дело приниматься. Идите под Збараж, там вершить расправу нам с кровопийцами станем.

И разгульные коши тянулись отовсюду к сильной збаражской крепости, чтобы взять её и расквитаться сперва с тамошними хозяевами за все притеснения, что терпит народ казацкий да православный в их землях. А после и до Вишневецких руки дойдут, дай только срок.

Казаки подступили к Збаражу со всей лихостью, какой славятся что запорожские черкасы, что остальные, кто разбойные, кто кошевые, а кто и реестровые. Всем нашлось место в громадном войске гетмана обоих берегов Днепра Петра Кононовича Сагайдачного. И кош Евгения Шелобода был первым при нём. Все его офицеры давно стали хорунжими или обозными в гетманском войске, потому как все они были люди тёртые, прочими казаками уважаемые, а главное — преданные самому гетману. От них, пришедших под конец зимы к нему в Кульчицы, он удара в спину не ждал, несмотря на то, что человеком он был по природе своей крайне подозрительным и к излишнему доверию не склонным.

С каждым днём рос казацкий лагерь вокруг Збаража, как будто людское море затапливало со всех сторон. Казалось, никто не в силах сопротивляться такому удивительному многолюдству, тысячам и тысячам бывалых черкасов и тьмочисленным толпам восставшей черни, что прибилась к казацким кошам, перестав быть холопами и именуясь теперь не без гордости казацкой голотой. Пускай бы и голотой, зато козацкой же!

— Они думают смять нас первым же штурмом, — авторитетно заявил князь Вишневецкий. — Их гетман набрал столько людей, что они в самом скором времени сожрут всё в округе, сколько бы ни пригнали с собой обоза.

Ежи Збаражский глянул на него скептически: он и без советов родича знал обо всём. Видел не хуже него толпы казаков и вчерашних холопов, стекающиеся под стены Збаража. Видел он и целые стада быков и коров, отары овец, тысячи козьих голов, что гнали с собой казаки, видел крытые фургоны с провиантом и фуражом. И зрелище это омрачало душу его куда сильнее созерцания несчётных толп врага. Ведь весь этот провиант и фураж был по большей части собран с его земель и не поступил в Збараж, когда тот готовился к осаде. Всё, что будут есть казаки, должно было находиться в кладовых крепости или пастись внутри городских стен, ожидая неизбежного взмаха мясницкого ножа или топора.

— Если они не завязнут на шанцах, — ответил князю Константину Ежи Збаражский, решив высказать столь же очевидную мысль,