Теперь уже не я один, но и курфюрст Бранденбургский, регент Пруссии, перешёл свой Рубикон.

Глава 22

Игра в гляделки

В этот раз его величество решил лично возглавить карательную экспедицию в Литву. Конечно, руководство его было чисто формальным, ни дураком ни самодуром король Сигизмунд не был, и потому все решения принимал новый гетман польный коронный Александр Ходкевич. Примчавшийся со своими надворными хоругвями из мятежных земель в Варшаву, где собиралось новое войско, ещё до нового года, он тут же упал к ногам короля.

— Прошу милости для нашей семьи, — говорил Ходкевич без заискивания, со всем достоинством, однако каким-то образом сумел тоном своим подчеркнуть смирение перед королевской волей. — Не судите обо всех Ходкевичах лишь по брату моему. Вспомните о деяниях нашего славного отца, памяти коего брат мой не достоин.

— Семейство Ходкевичей, — ответил король, — славно в Речи Посполитой, и многие достойные мужи вышли из него. О стаде не судят по одной паршивой овце, а о семье — по одному отпрыску.

— Я привёл достаточно войск, — продолжил Ходкевич, — которые пополнят ряды коронной армии, однако для себя не прошу никаких чинов. Прикажет ваше величество, и я останусь лишь полковником собственной гусарской хоругви.

— Чин для вас, — кивнул Сигизмунд, — я выберу после. За подкрепления же, кои ты привёл мне, благодарен. Они существенно пополнят коронное войско.

А войско это, и вправду, нуждалось в пополнении. Но из пустой ещё со времён неудачного Московского похода казны выжать ничего не удавалось. Заложенные драгоценности ушли в оплату долгов, а регулярные хоругви не желали воевать без оплаты за прошлые кампании. Тем более что кампании оказались неудачными и никакого прибытка участвовавшим в них солдатам не принесли. Конфедерации не расходились, однако и воевать по указке короля и гетманов не собирались. С ними будет сложно, пока не найдётся достаточно денег, чтобы заплатить им хотя бы за Московский поход. Тут нужна сильная рука, какая была у Жолкевского или предателя Ходкевича, чтобы заставить конфедератов сражаться так, как нужно, а не как им самим заблагорассудится. Справится ли с этой задачей Александр Ходкевич, король не знал, и потому предпочёл сперва держать его на расстоянии, помахивая перед носом гетманской булавой, как приманкой.

Вот только лучшей кандидатуры на роль гетмана у короля просто не осталось. О том же едва ли не каждый день напоминал ему референдарий духовный[1] Александр Госевский. Тот прошёл с королём весь Московский поход, однако какими-то особыми талантами не выделялся, пребывая в тени своего недавнего покровителя Льва Сапеги. Когда же всесильный канцлер оказался предателем, подозрение пало и на него самого. Референдарий едва не лишился должности, однако именно она его и спасла. Очень уж многие влиятельные магнаты были перед ним в долгу, ведь он способствовал тому, чтобы их прошения первыми попадали на стол к его величеству. И всё же с тех пор Госевский рьяно стремился доказать королю свою лояльность, подчёркивая, что с литовскими мятежниками его ничего не связывает, как и Александра Ходкевича.

— Вишневецкие тоже запятнали себя участием в поганом вертепе, устроенном в Вильно мятежниками, — напомнил Госевский. — Однако же сейчас ведут войну в юго-восточных воеводствах с казаками и чернью.

Король никак не ожидал, что следом за Литвой полыхнут Киевское и Русское воеводства, да ещё и распространят пожар на соседние. Обещанных Константином Вишневецким подкреплений можно не ждать. Там своя война. Да такая жестокая, что просто диву даёшься, что могут люди друг с другом вытворять. Воистину тамошние жители, все эти казаки и чернь, лишь чуть лучше животных. Раз способны на прямо-таки дикарскую жестокость по отношению друг к другу.

— Назначать же гетманом наёмного генерала, — продолжал Госевский, — было бы не слишком верно. Армия, конечно, примет опытного полководца, но лишь как маршала. Это звание чужое, не польское. Командовать армией же должен гетман польный.

— Не стоит сбрасывать со счетов Потоцких и Вейера, — возразил король, — да и у тебя, пан Александр, военный опыт кое-какой имеется.

— Моего опыта для булавы не достаточно, — со скромностью, как будто совсем не ложной, покачал головой Госевский. — Я могу набрать солдат, дать денег, чтобы вооружить их и обучить как следует, что по польскому, что по венгерскому, что по заграничному маниру. Однако командовать армией для меня — слишком тяжкая ноша.

— Но булавы добиваются ещё и братья Потоцкие, и Ян Вейер, — напомнил Сигизмунд.

Они яростно интриговали против Ходкевича, заручившись поддержкой епископа Гембицкого и подканцлера Крыского. Вот только Александр Ходкевич, похоже, сумел переиграть их, потому духовный референдарий, пускай и литовский, дважды в день находился один у королевского уха. И вёл с ним беседы вроде нынешней.

— У Ходкевича есть одно преимущество перед этими весьма достойными мужами, — заявил Госевский.

Он замолчал, предлагая королю самому назвать его. Однако у Сигизмунда не было желания играться, и он прямо спросил:

— Какое же? — в монаршем голосе было столько раздражения, что Госевский тут же прекратил все игры.

— Он не терпел поражений в недавних кампаниях, — ответил он. — Двое Потоцких побывали в московитском плену. Вейер же отлично умеет командовать пехотой, что доказал под Смоленском и под Москвой, однако главной силой польского войска была и остаётся конница. А сумеет ли он правильно её применить, ваше величество?

Король вынужден был признать правоту рефендария, однако всё равно долго ещё сомневался кому же отдать булаву. Подумывал даже вернуть из опалы Жолкевского, однако тот слишком много поражений потерпел за последнее время. Войско такого гетмана точно не примет, и удержать его в кулаке Жолкевский попросту не сможет. Одного стального характера тут мало, нужно ещё и общее уважение, которое он растерял сперва при Клушине, после под Смоленском и Москвой. И окончательно лишился его после провальной зимней кампании в Литве.

По всему выходило, что лучше Александра Ходкевича никого и нет. Но и вот так сразу выдавать ему булаву гетмана польского коронного Сигизмунд не собирался. Пускай-ка ещё попляшет,