– И все это бесплатно! – подчеркивала мать каждый раз, когда Василиса возмущалась.

– Сколько можно всей семьей батрачить на кого-то бесплатно, как бурлаки на Волге?! – блистала она школьными знаниями.

– Поддержать нужно совхоз, времена тяжелые! – вступал отец.

– Не верю. Они же всё продают. Я же вижу платежи, хоть только и платежки печатаю, но у совхоза есть деньги. Корма покупают, технику новую покупают. А нам ничего не платят! – возмущалась Василиса.

Ей все время не хватало денег, и она, конечно, рассчитывала на свою зарплату, не хотела теперь просить у родителей, зная, что у них тоже туго с деньгами. Бесконечные осетры и икра уже здорово измотали их всех, особенно напрягал риск, с которым была связана добыча и сбыт осетрины. Отца уже несколько раз ловили инспектора, он откупался той же, им выловленной и переработанной икрой и рыбой, у него появилась «крыша» – группировка местных рэкетиров, которым теперь платилась ежемесячная дань. Все это сказалось на здоровье и характере отца, Василиса уже и не помнила, когда видела его выспавшимся и смеющимся, а уж про песни – какие он раньше пел песни под гармонь! – вообще забыли.

Сегодня они с Наташей наконец-то вырвались и едут вдвоем, да, именно вдвоем, без Риты. Хорошая, конечно, у нее сестра, но при ней толком не поговоришь, а хочется обсудить всякие девичьи новости. Василиса всегда брала с собой Риту, ведь с ней некому было сидеть. Сегодня же она отвела ее к бабе Симе. Так что они, свободные как птицы, поедут на Васькин остров отмечать ее день рождения – восемнадцать лет. О как!

До этого решили заехать на кладбище. Василиса часто навещала могилу Паши, вот и сегодня хотела свежие цветы ему привезти. Подруги, не сговариваясь, обе надели белые платья в мелкий синий горошек, с несколькими ярусами оборок на юбке. Василиса высмотрела платье в одном из журналов у Наташи дома, заинтересовалась, нашла ткань в городе в магазине «Лоскуты», поделилась с подругой своей затеей, та тоже загорелась. Потом в ателье заказали. Платья-то одинаковые, а сидят на них совсем по-разному. Тоненькую и высокую Василису оборки украшали, а коренастую и кругленькую Наташу, напротив, полнили. Но ее это ничуть не смущало, она в любом наряде ощущала себя неотразимой. Такая натура.

– Знаешь, мне как-то легко становится после того, как я с ним там посижу и поговорю. Как старуха, да? – Василиса будто оправдывалась перед подругой.

Они и правда давно не виделись. У Наташи были новости из суда по ее иску, да и просто поболтать хотелось, редкий случай, когда мама в субботу ее с рыбой подменила и разрешила Ритусю к бабушке отвести: «День рождения же, отмечай, как хочешь сама». А она именно так и хотела. Если звать гостей домой, как у них принято, это, опять же, расходы, три дня готовки, а потом еще два дня уборки, а она уже смотреть не может на всю эту домашнюю работу. Так что – нет, лучше она с Наташей вдвоем отметит, а потом дома вечером родители с сестрой ее поздравят.

– Да не вопрос, заедем, конечно. У нас-то никого там нет. На кладбище. Я там и не была никогда. Интересно даже, – ответила Наташа на предложение Василисы посетить кладбище по дороге на пикник на острове.

Они мчались что есть мочи, изо всех сил налегая на педали, разгоняя плотный августовский воздух, летели сквозь умопомрачительные ароматы трав, слушая шуршание пожухлой листвы золотой кукурузы, проносились мимо тысяч созревших, склонившихся от тяжести графитовых тарелочек подсолнуха, поднимая за собой облако бурой пыли. И так им было хорошо, как бывает только в восемнадцать лет, в момент, который, быть может, останется в памяти на всю жизнь, когда тебе кажется, что ты летишь, летишь, словно птица, легкая, невесомая, ловишь потоки ветра и вольна лететь туда, куда тебе действительно хочется и где тебя ждут…

Август. Подруга. Свобода.

На кладбище было тихо-тихо. Казалось, что даже ветер сюда не заглядывает, боясь потревожить души ушедших. Василиса ловко спрыгнула с велосипеда, сняла полотенце с корзинки, стоящей на багажнике, вытащила оттуда кулек с августовскими краснощекими яблоками, маленькую фляжку и небольшой, аккуратный букет из роз, сорванных в саду возле ее дома.

– Это мне отец дал, я сама обалдела. Сказал, что, поедешь на кладбище, помяни там и от нас Пашу своего. – Она прислонила велосипед к дереву при входе. – Ставь свой рядом, некоторые и тут на велике едут, пацаны даже носятся, а я не могу. Пешком дойдем, тут недалеко.

– Так и сказал – «своего»? Офигеть! Что это с ним? – Наташа аккуратно слезла со своего велосипеда и стояла в сомнениях, не хотела оставлять своего модного красавца. – Слушай, а может, я его просто рядом поведу? Жалко оставлять, мало ли что.

– Ну, смотри, как хочешь. Мой-то старый велик точно никому не нужен.

Они медленно шли, каждая в своих мыслях, по аллеям старого кладбища. Наташа читала таблички на захоронениях.

– О, смотри, совсем свежие могилы, и так много… Кто они?

Девушки шли вдоль центральной аллеи, где близко друг к другу теснились холмики черной земли, накрытые венками с подписанными лентами – «От брата», «От друзей», «Вечная память»… за ними начинался ряд одинаковых черных гранитных памятников.

– Ого, они все чуть старше нас, пацаны совсем.

– Это бандиты, ну, то есть те, кто стал бандитом. Ошиблись. Вот теперь тут лежат. Мне отец рассказал. Я тоже удивилась, когда мы в этом году на родительскую субботу приходили.

– Да, в Москве, говорят, еще не то творится… А у меня подруга в Питере живет, мы в лагере познакомились в тринадцать лет, так я с ней до сих пор переписываюсь. У них там на улицу страшно выйти. Стреляют везде. Может, и лучше, что родители в станицу вашу уехали.

Они подошли к могилке Павла.

– Павел Каштанов, – прочитала вслух Наташа надпись на обелиске, увенчанном пятиконечной красной звездой. – А кто памятник поставил? Мать его?

– Нет, это от совхоза, он же на службе погиб, вот и поставили как военнослужащему. – Василиса вытирала пыль с обелиска, после ее тряпки серебристая краска проявлялась и блестела на солнце. Она собрала увядшие цветы, выложила их за оградкой. Достала яблоко, с хрустом разломила его и протянула половинку Наташе.

– Держи. Помянем Пашу. Царство ему небесное! –