Печатные издания, вне всякого сомнения, останутся. Любопытно, какие именно материалы для чтения уцелеют в жестком тоталитарном обществе. Газеты, по-видимому, будут исправно выходить до тех пор, пока телевидение не достигнет более высокого уровня. Однако даже сейчас есть сомнения, что огромные массы людей в промышленно развитых странах будут испытывать потребность в какой-либо литературе, кроме газет. Во всяком случае, вряд ли они готовы тратить на печатные издания хотя бы часть того, что тратят на другие развлечения. Вероятно, романы и рассказы будут полностью вытеснены кинофильмами и радиопостановками. При этом, возможно, уцелеет какая-нибудь низкопробная сенсационная беллетристика, создаваемая по принципу конвейера, который сводит живое человеческое творчество к минимуму.
Судя по всему, человеку не составит труда обеспечить сочинение книг с помощью машин. Механизированный процесс уже можно наблюдать в кино и на радио, в рекламе и пропаганде, а также в примитивных видах журналистики. Диснеевские фильмы, по существу, создаются фабричным методом, при котором необходимая работа выполняется частично механически, а частично – группами художников, вынужденных подчинять свой индивидуальный стиль единым требованиям. Радиопостановки обычно готовят безразличные к творческому поиску писаки, а тема и стиль изложения задаются заранее. Но даже в этом случае результат их труда – всего лишь сырье, которому продюсеры и цензоры придадут нужную форму. То же самое можно сказать и о бесчисленных книгах и брошюрах, сочиняемых по заказу правительственных ведомств. Еще более конвейерный процесс характерен для штамповки коротких рассказов, романов, публикуемых частями, и стихотворений для дешевых журналов. Такие газеты, как Writer, изобилуют рекламой «литературных школ», наперебой предлагающих вам готовые сюжеты по несколько шиллингов за штуку. Некоторые из них также предоставляют вступительные и заключительные фразы для каждой главы. Другие снабдят вас своего рода алгебраической формулой, с помощью которой вы можете самостоятельно строить нужные сюжеты. У третьих в распоряжении имеются колоды карточек с персонажами и ситуациями, и вам остается лишь перетасовать и сдать, чтобы оригинальные истории рождались сами собой.
Вероятно, именно таким образом в тоталитарном обществе и будут создаваться литературные произведения – если только литература останется востребованной. Воображение и даже, насколько это возможно, сознание будут исключены из процесса писания. Спланированные в общих чертах бюрократами, книги будут проходить через столько рук, что в итоге смогут называться индивидуальным продуктом не больше, чем автомобиль «Форд» в конце сборочного конвейера. Разумеется, все получившееся таким образом будет полной ерундой. А все, что не является макулатурой, будет угрожать государственному устройству. Литературное же наследие постараются уничтожить или, по крайней мере, тщательно переписать.
Между тем, тоталитаризм еще нигде не смог обеспечить себе безусловной победы. Наше общество в целом по-прежнему либерально. Чтобы реализовать право на свободу слова, необходимо бороться с экономическим прессингом и пристрастностью общественного мнения, но пока еще не с тайной полицией. Позволяется говорить или печатать практически все, что угодно, если только не привлекать внимания. Однако, как я уже упомянул в начале эссе, наибольшая опасность заключается в том, что сознательными врагами свободы выступают те, для кого она должна быть дороже всего. Широкую общественность, так или иначе, все эти проблемы не волнуют. Она не одобрит преследований еретика, однако вместе с тем не станет прилагать особых усилий для его защиты. Люди в большинстве своем достаточно разумны и одновременно слишком недалеки, чтобы придерживаться тоталитарных взглядов. Прямая, сознательная критика свободной мысли исходит от самой интеллигенции.
Вполне возможно, что, не поддавшись влиянию данного мифа, интеллигенты-русофилы стали бы жертвами другого, схожего с этим. Однако в любом случае русский миф существует, и действует он весьма негативно. Когда видишь высокообразованных людей, равнодушно взирающих на притеснения и преследования, невольно задумываешься, что достойно большего презрения – их цинизм или недальновидность. Например, многие ученые слепо поклоняются СССР. Судя по всему, они считают, что удушение свободы не слишком значимая вещь, пока это не затрагивает их самих. СССР – огромная, быстро развивающаяся страна, которая остро нуждается в научных работниках и, следовательно, относится к ним весьма доброжелательно. Если только ученые избегают опасных научных областей, наподобие психологии, они оказываются в привилегированном положении. Писатели же подвергаются жестоким преследованиям. Таким литературным проституткам, как Илья Эренбург или Алексей Толстой, платят огромные деньги, но единственное, что имеет хоть какую-то ценность для уважающего себя автора – это свобода самовыражения, а у них она отнята. И английские ученые, которые с таким энтузиазмом вещают о возможностях, открывающихся перед их коллегами в России, вполне способны это понять. Однако, надо полагать, они исходят из следующего посыла: «Писателей в России преследуют – ну и что? Я-то ведь не писатель». Они не могут понять, что любое посягательство на свободу мысли и на концепцию объективной истины в конечном итоге несет угрозу всем областям знания.
В настоящее время тоталитарное государство терпимо к ученым, потому что нуждается в них. Даже в нацистской Германии, за исключением евреев, к ним относились достаточно хорошо, и немецкое научное сообщество в целом не оказывало Гитлеру сопротивления. На современном историческом этапе даже самый авторитарный правитель вынужден считаться с физической реальностью, отчасти вследствие сохранившегося либерального образа мышления, отчасти из-за необходимости готовиться к войне. До тех пор, пока нельзя полностью игнорировать материальную реальность, до тех пор, пока дважды два – четыре, например при составлении чертежа самолета, ученый выполняет возложенные на него обязанности и даже пользуется определенной свободой. Его пробуждение наступит позже, когда тоталитарное государство существенно укрепится. Между тем, если он решит встать на защиту науки, его задача – проявить солидарность со своими коллегами из числа литераторов и не относиться равнодушно к тому, что писателям затыкают рот или доводят до самоубийства, а газеты систематически лгут.
Однако, как бы ни обстояло дело с естественными науками, музыкой, живописью и архитектурой, несомненно то, как я уже
