Многие граждане обходятся вообще без свадьбы, а идеи имущественного и социального равенства вторгаются в интимную сферу. Позднее будут спроектированы «идеальные» дома, обитатели которых станут вести максимально обобществленную жизнь с общими столовыми, библиотеками и отдельными комнатами, в которых они по регламенту и в определенное время смогут предаваться здоровой и гигиеничной любви. Личная жизнь тоже постепенно ставится под общественный контроль, так как разложение возможно только там, где «еще подспудно живет подсунутая врагами народа теорийка о невмешательстве коллектива в личную жизнь, о раздельном существовании личного быта молодого человека от его общественного бытия. Поведение молодого человека в быту не может не интересовать организацию, коллектив» (Семья, быт и религия. Центральный совет союза воинствующих безбожников СССР. 1941).
Личная жизнь поставлена под общественный контроль будет позднее, но пока бушует гражданская война, некоторые наиболее радикально настроенные идеологи новой жизни полагают, что пролетарская революция должна предшествовать сексуальной. Идеи свободной любви находят самый горячий и вполне объяснимый отклик в войсках, но среди мирного населения отношение к ним иное, и особенно острой была реакция на слухи об обобществлении всех представительниц слабого пола.
В марте 1918 года в Саратове у клуба анархистов разъяренная толпа, состоящая в основном из женщин, пыталась ворваться в помещение. Собравшиеся неистовствовали, выкрикивая: «Народное достояние, ишь, что выдумали бесстыжие!». Наконец, двери взломали, и, сокрушая все на своем пути, женщины ворвались в клуб. Анархистов, судя по настроению толпы, могли просто растерзать, но они успели скрыться, убежав через черный ход.
Причиной возмущения обывателей послужил расклеенный по всему городу «Декрет об отмене частного владения женщинами», изданный «Свободной ассоциацией анархистов города Саратова».
Декрет, датированный 28 февраля 1918 года, по форме своей напоминал другие документы советской власти. В преамбуле излагались причины издания этого «исторического» документа. Там говорилось, что вследствие социального неравенства и законных браков «все лучшие экземпляры прекрасного пола» находятся в собственности буржуазии, чем нарушается «правильное» продолжение человеческого рода. Согласно «Декрету», с 1 мая 1918 года все женщины в возрасте от 17 до 32 лет (кроме многодетных — имеющих более пяти детей) изымаются из частного владения и объявляются «достоянием (собственностью) народа». В «Декрете» подробнейшим образом излагались «правила пользования» «экземплярами народного достояния». Распределение «заведомо отчужденных женщин» должно было осуществляться саратовским клубом анархистов. Мужчины имели право пользоваться одной женщиной «не чаще трех раз в неделю в течение трех часов». Для этого они должны были предъявить свидетельство от фабрично-заводского комитета профсоюза или местного Совета о принадлежности к «трудовой семье». Бывшему мужу предоставлялись некоторые льготы: ему сохранялся внеочередной доступ к своей жене, в случае же противодействия исполнению «Декрета», он лишался права на пользование женщиной.
Пользование «экземпляром народного достояния» было бесплатно, но, тем не менее, каждый трудящийся, желающий иметь доступ к женщине, обязан был отчислять от своего заработка девять процентов, а мужчина, не принадлежащий к «трудовой семье», — 100 рублей в месяц, что могло быть значительно больше обычного взноса и составляло от двух до сорока процентов среднемесячной зарплаты рабочего. Из этих отчислений создавался «Фонд народного поколения», за счет которого выплачивалось вспомоществование национализированным женщинам в размере 232 рублей, пособие забеременевшим, содержание на родившихся у них детей (предполагалось воспитывать их до 17 лет в приютах «Народные ясли»), а также пенсии женщинам, потерявшим здоровье.
«Декрет об отмене частного владения женщинами» был фальшивкой, созданной владельцем саратовской чайной Михаилом Уваровым. Он был убит анархистами, которые объявили это убийство «актом мести и справедливого протеста» за разгром своего клуба и издание от их имени компрометирующего их партию пасквильного и порнографического «Декрета». Цель опубликования «Декрета» и убийства автора осталась невыясненной, но так или иначе саратовская история имела продолжение, а сам «Декрет» с необычайной быстротой стал распространяться по России, вызывая широкий общественный резонанс. Весной 1918 года «Декрет» был перепечатан многими газетами, редакторы которых преследовали двоякие цели. Одни, публикуя этот невероятный документ, хотели просто повеселить читателей и увеличить тираж, другие — дискредитировать анархистов и одновременно пришедших к власти большевиков, с которыми они сотрудничали в то время. Реакция на «Декрет» была разнообразной и неоднозначной. Так, в Вятке правый эсер Виноградов с энтузиазмом воспринял идею «обобществления женщин» и напечатал «Декрет» под названием «Бессмертный документ» в газете «Вятский край».
Вопрос о «бессмертном документе» был признан настолько важным, что его в срочном порядке обсуждали на вятском губернском съезде Советов, где все партии, поддерживающие большевиков, проявив редкое единодушие, резко осудили публикацию. Но ситуация уже вышла из-под контроля, и начали появляться различные варианты «Декрета». Во Владимире, в частности, стал распространяться новый, ужесточенный документ, в котором вводилась «национализация» женщин с восемнадцатилетнего возраста: «Всякая девица, достигшая 18 лет и не вышедшая замуж, обязана под страхом наказания зарегистрироваться в бюро свободной любви. Зарегистрированной предоставляется право выбора мужчины в возрасте от 19 до 50 лет себе в сожители и супруги…» Еще более курьезный характер принимало исполнение «Декрета» на местах — в некоторых забытых Богом поселениях, где должностные лица, приняв его за подлинный, революционный документ, в пылу классовой борьбы (и не без удовольствия), готовы были осуществить предписания документа. Жалобы доходили и до Кремля. В феврале 1919 года В. Ленин получил жалобу на Комитет бедноты некоей деревни, который распоряжается судьбой молодых женщин, «отдавая их своим приятелям, не считаясь ни с согласием родителей, ни с требованиями здравого смысла». Ленин отреагировал телеграммой в ЧК, требуя проверить факты и в случае их подтверждения «сурово наказать мерзавцев и быстро оповестить все население». Жесткая реакция вождя пролетариата была обоснованна. В страшный период голода и разрухи слухи о «национализации» жен и дочерей еще больше настраивали народ против большевиков, которым теперь приписывалось авторство «Декрета». И это было вполне объяснимо. Ведь именно новая власть проводила обобществление всего и вся. Но, несмотря на все жесткие меры, как по отношению к газетам, опубликовывавшим «Декрет», так и тем, кто пытался воплотить его в жизнь, слухи распространялись, а сам «Декрет» обрастал новыми устрашающими пунктами и подпунктами. В частности, во время коллективизации ходили слухи, что крестьяне, вступающие в колхоз, «будут спать под одним общим одеялом» (идея, нашедшая не только яростных противников, но и горячих приверженцев).
«Декрет об отмене частного владения женщинами» получил широкую известность и за пределами Страны Советов, причем в его достоверности не сомневались
