очень красив, пользовался повышенным вниманием женщин (византийская императрица Зоя так влюбилась в него, что даже не хотела отпускать из страны) и, вероятно, не был образцом верности, став супругом «русской богини». Но Елизавета Ярославна была завидной невестой (ее сестры Анна и Анастасия были выданы замуж за королей Франции и Венгрии), и она ожидала вполне оправданного уважения к своей особе. Разочарование было жестоким. Когда Харальд стал королем Норвегии и получил в 1046 году в жены Елизавету Ярославну, то оказалось, что на родине у него есть еще одна жена — Тора. От Эллисив (так называли русскую княжну на родине ее супруга) у него родились две дочери — Мария и Ингигерд, а от Торы, как сообщают источники — два сына. В саге говорится, что «Харальд конунг взял в жены Тору, дочь Торберга, сына Арни, на следующую зиму, после того как умер конунг Магнус Добрый. У них было два сына — старшего звали Магнус, а другого Олав». Именно они и стали конунгами. Возможно, Тора, о которой говорится в саге, не была признана как полноправная жена конунга. В отличие от Эллисив в документах ее никогда не называли термином «государыня королева», но факт остается фактом: через три десятилетия после крещения Норвегии наложницы имели официальный статус, который признавался за ними и два века спустя.
У язычников-славян полигамия бытовала в племенах радимичей, вятичей и северян, а также кривичей[55], которые имели по две и по три жены. Память о тех обычаях сохранилась в песнях, где говорилось, что «у некоего добра-молодца женушек столько, сколько у Месяца звездочек: «Как одна жена в граде Муроме, а другая жена во Саратове, третья женушка в Костроме…»
Владыки русов[56] имели гаремы, красочное и, возможно, несколько приукрашенное описание которых дали восточные путешественники-мусульмане.
«Есть у них царь, сидящий на золотом троне. Окружают его сорок невольниц с золотыми и серебряными, кадилами в руках и окуривают его благовонными парами», — так писал некий Мухаммед ибн Ахмед ибн Ийса ал-Ханафи, а другой путешественник Ахмед ибн Фадлан, побывавший в 922 году на Волге, был более подробен: «Из обычаев русского царя есть то, что во дворце с ним находится четыреста человек из храбрых сподвижников его… На престоле с ним сидят сорок девушек, назначенных для его постели, и иногда он сочетается с одной из них в присутствии упомянутых сподвижников».
Существовал обычай многоженства и в поморских западно-славянских землях, где епископ Опон Бамбергский в XII веке требовал от мужчин после крещения избирать себе по одной жене, а остальных отпускать. С трудом отказывались от многоженства чехи, «погрязая в нем», по словам архиепископа Праги Адальберта Святого, в период временного возвращения к язычеству (конец Х в.). Христианизация в Европе осуществлялась медленно, с отступлениями, и многоженство было не последней из причин подобных исторических рокировок.
Полигамия бытовала и у поляков, чей король Мешко I (?-992) имел до крещения семь жен. Отмечено многоженство у князей и в более ранние времена. Так, у моравского князя Само (626–658) было 12 жен из рода славян, и от них он имел 22 сына и 15 дочерей (согласно «Хронике Фредигара»).
В языческой русской княжеской семье законными женами были девушки знатных родов или дочери правителей стран, браком с которыми князь укреплял государственные отношения. Законных жен могло быть несколько, не возбранялось иметь и наложниц, происхождение которых могло быть самым разным. Отцы-князья не делали особых различий между детьми рожденными от жен и от наложниц, сыновья которых воспитывались вместе с законными отпрысками, получая по достижении совершеннолетия какое-нибудь не самое значительное владение. Первостепенное же право на престол имел старший сын от законной жены. Но, как во всех полигамных владетельных семьях, велась в княжеских домах борьба за власть. Она не сразу обеспечивалась старшему сыну, но была в руках того из братьев, за кем прочие признавали способности командира. Часто признание не было бесспорным, оно оспаривалось, и соперничество между сыновьями приводило к междоусобицам, когда «брат шел на брата» и появлялись новые Каины, безжалостно убивавшие своих соперников.
Дед Елизаветы Ярославны, Владимир Красное Солнышко, согласно летописям, был «побежден вожделением, и у него были супруги: Рогнеда, которую он поселил на Лыбеди… от нее имел четырех сыновей… и двух дочерей; от гречанки имел Святополка; от чехини — Вышеслава; от другой — Святослава и Мстислава, а от болгарыни — Бориса и Глеба; а наложниц у него было — триста в Вышгороде, триста в Белгороде и двести на Берестове…» Всего же у князя имелось семь законных супруг: неизвестная грекиня, варяжка Рогнеда, чехиня, еще варяжка — Адель и княжна Олова, богемская княжна Малфрида и греческая царевна Анна. Владимир, как и Вильгельм Завоеватель, был бастардом, рожденным от ключницы его бабки княгини Ольги Малуши, и дочь полоцкого князя Рогнеда, к которой он посватался, отвергла сомнительного князя, сказав, «что не хочет разувать сына рабыни!» (по обычаю новобрачная перед наступлением ночи должна была разуть мужа). Месть Владимира оказалась страшной. Его войска разрушили Полоцк, перебили жителей (в бою погибли отец и брат Рогнеды), а сама княжна, став одной из жен Владимира, не смогла справиться с ревностью и однажды даже попыталась убить мужа. После принятия христианства Владимир оставил у себя только одну жену — дочь византийского императора Анну, а его сын Ярослав Мудрый уже состоял в моногамном браке. Постепенно, при христианизации той части Руси, где было распространено многоженство, оно стало караться, и в «Русской Правде», сборнике законов Ярослава Мудрого, указано, что многоженец должен уплатить в качестве наказания епископу 40 гривен и оставить у себя только одну, первую по счету, жену. Защищались, впрочем, там и права женщин и детей, как законных, так и прижитых, что показывает, насколько распространен тогда был конкубинат.
Русские женщины до их «заключения в терем»[57] были достаточно независимы и обладали правами, ничуть не уступающими по широте правам своих западно-европейских современниц.
Княгини вместе с мужьями участвовали в политической жизни и успешно правили после их смерти. Прекрасно образованные для своего времени, знающие римских и греческих авторов, знатные россиянки учреждали школы для девочек и писали медицинские трактаты. Но постепенно женщины исключались из общественной жизни, что историками объяснялось по-разному. В первую очередь — влиянием Византии, наложившей на всю жизнь Руси печать «мрачной, суровой замкнутости», и церкви, рассматривавшей женщину как существо слабое и греховное, нуждавшееся в защите, в том числе от себя самой, а также влиянием монголо-татарского ига[58].
К XVI веку знатные женщины становятся
