еще четырех официальных наложниц. От этих семи женщин у него было, по меньшей мере, семнадцать детей, и наследником он даже сперва хотел назначить Пипина Горбатого, своего сына от наложницы. Многочисленные дочери императора, унаследовав любвеобильность отца, также имели внебрачные связи. У одной из них, Ротруды, была связь с графом дю Меном, от которого был рожден сын; другая, Берта, жила с поэтом Анжильбертом, и у них было много детей. Побочные дети высоких особ жили вместе с законными, подобно тридцати трем бастардам графа Бодуэна II де Гина, который, по рассказу его каноника Ламбера д'Ардреса, «попортил больше девственниц, чем Давид, Соломон и Юпитер». Наличие незаконных отпрысков отнюдь не означало неприязни к жене. Некий владелец Гиннеса, которому историк с нескрываемым восторгом (!) приписывал двадцать три незаконнорожденных ребенка, тем не менее, питал такую любовь к своей законной супруге, что, когда она умерла в родах, «лег в постель и запер дверь до конца своих дней».

Жили огромные аристократические семейства в укрепленных замках — символах безопасности мощи и престижа, где жизнь концентрировалась в главном зале. Жизнь воинственных сеньоров была бродячей, проходила в походах, и домашний обиход соответствовал ей. Мебели в замках имелось немного, и она было чрезвычайно незамысловата. Столы обычно разбирались и после трапезы их убирали, а постоянную мебель составляли сундуки или лари, куда складывали одежду или посуду. Предметы роскоши — ковры, были чрезвычайно функциональны. Они не только украшали стены и спасали от холода, но и использовались как образующие комнаты ширмы. Впрочем, некоторые знатные и богатые дамы стремились, чтобы их жилища были более изысканны и меньше напоминали милую сердцу сеньора-воина палатку.

В спальне Адели де Блуа, дочери Вильгельма Завоевателя[54], стены украшали ковры с изображением сцен из Ветхого Завета и «Метаморфоз» Овидия; на обоях были представлены сцены завоевания Англии. Потолок расписывали под небо с созвездиями и знаками зодиака, а вымощенный мозаикой пол изображал карту мира с чудовищами и зверями.

Старались обитательницы замков сделать более изысканными и свои наряды, которые в романскую эпоху были бесформенными и напоминали монашеские одеяния, но зато большие возможности давали покрывала. Они изготавливались из тонких материй и имели свое символическое значение. Серьезность минуты и грусть подчеркивались не только темной одеждой, но и положением покрывала, которое было мрачных тонов и натягивалось на лицо, праздничное настроение и веселье — пестрыми красками и замысловато повязанной на голове тканью. Цвета в средневековых одеяниях служили своеобразным посланием, так в XIII веке символическое значение придавалось синему и зеленому цветам, означающим любовь: синий — верность, зеленый — влюбленность. Мода на эту цветовую гамму отступила, когда заинтересованные в продаже марены (красного растительного красителя) немецкие торговцы стали находчиво изображать голубым дьявола.

Суровые времена и непрерывное пребывание в походах не мешали сеньорам активно проявлять темперамент и исправно пополнять свой линьяж — кровную общность, состоявшую из «родных» и «друзей по плоти» (свойственников). Все члены линьяжа были связаны узами родства и солидарности, которые проявлялись на поле боя и в вопросах чести, но внутри линьяжа, зачастую царила крайняя напряженность, порождаемая многочисленными браками, постоянным присутствием большого числа незаконных детей и соперничеством между братьями.

Наличие бастардов у знати не вызывало осуждения, и генеалогия больших владетельных европейских семей свидетельствует о существовании параллельных ветвей, начинавшихся с детей наложниц. Из генеалогического древа герцогов Нормандских можно увидеть, что у шести поколений — от основателя династии Роллона до Вильгельма Завоевателя — наследование обеспечивалось сыном наложницы (за исключением рожденного в законном браке Роберта II Дьявола, отца Вильгельма). В «Саге об Эдуарде Святом» говорится: «Вильгельм, которого прозвали бастард, хотя он был законнорожденным сыном, и его мать… была сестрой конунга Адальрада. Но все герцоги, правящие в Нормандии, были сыновьями наложниц, и поэтому он, как все его предки, был назван бастард». В рассказ о происхождении будущего завоевателя Англии вкралась ошибка: Вильгельм был бастардом, сыном прачки, что зафиксировали норманнские летописцы. Незаконное происхождение не помешало Вильгельму стать герцогом Нормандским, но напоминать о нем было опасно. Дочь графа Фландрии Матильда, к которой он посватался, ответила отказом, мотивируя его тем, что девушка знатного рода не может выйти замуж за бастарда. Реакция Вильгельма на оскорбление была неожиданна для всех. Он ворвался с отрядом вооруженных всадников в замок к отцу Матильды и собственноручно задал высокомерной девице порядочную трепку, чем (о непредсказуемость женщин!) навсегда завоевал ее сердце.

Предки Вильгельма прибыли во Францию из Северной Европы, где сложилась уникальная ситуация в отношении прав и полномочий законных и побочных детей. Наличие наложниц у скандинавов-язычников отразилось в архаическом скандинавском праве, где проводились тонкие различия между разными категориями побочных отпрысков. Не было четкого противопоставления детей, рожденных в законном браке, и бастардов, оно пришло вместе с христианством. И все же еще долгое время в Скандинавии после его принятия побочные дети, если были признаны своими отцами, пользовались правами, ненамного отличавшимися от прав законнорожденных наследников. Скандинавские конунги, несмотря на запреты церкви, открыто имели наложниц, и едва ли не у каждого из них были официально признанные побочные дети, общество и церковь относились к этому с редкой терпимостью. Правящий конунг мог назначить наследником бастарда в обход сына, рожденного в законном браке, и на протяжении XI–XII веков более половины норвежских конунгов являлись побочными детьми. И хотя законное происхождение правителя считалось нормой, а бастард на троне — некоторым отклонением от нее, но такое отклонение было более допустимым, чем в большинстве европейских стран. Особенностью же норвежских правящих домов было то, что бастарду, которого отец предназначал в конунги, чаще всего давалось имя Магнус — своеобразный талисман власти.

Случалось даже, что для повышения престижа и укрепления международных связей конунги брали жену из дочерей зарубежных властителей, но при этом имелась еще одна жена — соотечественница, брак с которой заключался для укрепления связей со знатными родами внутри страны. Так знаменитый роман дочери русского князя Ярослава Мудрого (980-1019) — Елизаветы, и знаменитого скальда, норвежского конунга Харальда Сурового, имел неожиданное продолжение на родине последнего. Харальд, которому была обещана рука княжеской дочери, если он прославится, совершил множество подвигов и обессмертил свою любовь песнями в ее честь, где жаловался на пренебрежение гордой красавицы в трогательном припеве: «А я, о, несчастный, от русской богини вестей не дождался». Песни викинга были прекрасны, повлияв на поэзию авторов поздних времен (и в частности Киплинга и Гумилева), но литература и жизнь, как это часто бывает, имели мало общего. «Норманнской породы потомок бесстрашный», как горделиво называл сам себя в песнях Харальд, был