— Пособи, трутень, — прохрипел Ерема, силясь выплюнуть загустевшую от жары и жажды слюну. — Пересохло все в пасти.

— Это дело скоро поправимое, — сообщил Маленький Слоник. — Есть чем пасть прополоскать и чем горло промочить… Ну что, опускаем на счет раз, два, три? Ох, и запашок же от тебя, солдатик, царствие тебе небесное…

— Снял с парня обувку и еще претензии ему предъявляешь? — возмутился Ерема. — Пока буду могилку засыпать, найди пару жердей и сооруди крест… Чем перевязать?.. Из ботинка шнурок выдерни. Верни солдатику хоть малую толику законного имущества… Ах ты, Матерь Божья!.. Карманы надо было проверить. Может, документ какой…

— Так я утром еще проверил. А сейчас коробку всю обшарил. Никаких бумаг. Зато нашел кое-что посущественнее. Вот этот пузатенький рюкзак. Слышишь, булькает-то как? И трубу, которая гранатометом зовется…

Порадоваться новым трофеям Маленькому Слонику не дали. Притаившийся в зарослях серебристого лоха на приречном холме снайпер, похоже, умел читать по губам. Или же просто дал понять, что сделавшим свое дело маврам пора сматывать удочки.

Первая пуля иволгой пропела над плесом, вторая звякнула о броню открытого люка, а третья воткнулась в суглинок могильного холмика рядом с убогим крестом.

— Хватай мешки — вокзал отходит! — заверещал Маленький Слоник и на долю мгновения завис в воздухе вместе с рюкзаком и железной трубой гранатомета.

Но Ерема, несмотря на взорвавшийся под солнечным сплетением спазм, медленно растер в пальцах огонек сигареты и также медленно зашагал прочь. Спиной, как давеча переносицей солнечный зайчик, он ощущал лежащую в канале ствола винтовки четвертую пулю, однако был уверен, что снайпер не выстрелит. Не может же один человек просто так убить другого, ничем не провинившегося перед Богом другого человека.

А Маленький Слоник уже мелькал у хуторской околицы. Подгоняемый пониже спины болтающимся гранатометом, он бежал, заметно припадая на правую ногу, с которой соскочил трофейный ботинок.

Подобрав закатившуюся под кустик кермека обувку, Ерема ускорил шаг. И только ступив на спорыш широченной, как городской проспект, хуторской улицы, почувствовал, что опаливший солнечное сплетение страх начала растворяться.

— Кум, — послышалось из-за куста сирени, который полностью занавешивал ворота усадьбы Маленького Слоника. — Кум, заходьте. О! Любимый башмачок нашелся! По такому поводу с меня сто пятьдесят и огурчик.

— Софья ворчать не будет? Ах да, она же в гостях.

— Прошу пана, — Маленький Слоник повел рукой в сторону груши-дички, под которой стояло наследство тещи-гречанки — круглый стол-трапез и парочка поставленных на попа шлакоблочин.

— Бедно жили — хватит, — молвил Ерема, ополаскивая пальцы под рукомойником, таким же угрюмым, как и вошедший в сказку его дальний родственник. — Огурцы, консервы, шоколад, галеты… А в трехлитровом бутыльке что?

— Огненная вода, — потупил глаза Маленький Слоник. — Недаром мой шнобель с самого утра зудел.

— Откуда?

— Из броневичка вестимо. За исключением огурцов, соли, ножа, вилок, так что к Люське бежать не пришлось. Давай, кум, помянем убиенного солдатика, царствие ему небесное… А заодно Серегу с Валентиной и других наших хуторян.

Закусили. Маленький Слоник — консервами, Ерема — обмакнутым в крупную соль огурцом.

— Между первой и второй, — попытался было запеть Маленький Слоник, придерживая указательным пальцем сползавший с галеты кусок консервированной говядины. — Наливай по Марусин поясок. Кстати, когда мы эту балду испытаем? — Пнул лежащий рядом с трапезом гранатомет… — Я видел по телику, как из него стрелять. Для начала…

— Оставь игрушку в покое, — поморщился Ерема.

Но было поздно. Зеленая труба в руках Маленького Слоника вдруг выплюнула в направлении курятника сгусток огня и дыма. Удар, еще одна вспышка, разлетающиеся во все стороны ошметки убогого строения и перьев трехлетней лежалости.

— Что теперь делать? — взвыл Маленький Слоник, наблюдая из-за шлакоблочины, как пыль и пух укрывают трапез, посреди которого незыблемо возвышался бутылек.

— Как говорит в таких случаях моя бабка: «Пукать и бегать», — молвил Ерема, тая под стрехой бровей насмешку и злость. — Скажешь Софьюшке — вины твоей нет. Мол, прилетело из-за Камышеватки. И перед соседями той же версии держись.

— А отстроить?

— Можно и отстроить, — согласился Ерема. — Только возникает встречный вопрос: на кой хрен сарайчик человеку, который ленится завести десяток кур с петухом? Лучше прими для успокоения нервов налитое. Только перышко из стакана вынь.

— Шо ты сказал, кум?

— Выпей, говорю! Или совсем оглушило?..

Отряхнули деды с похожих на меха гармоник загривков прах сарайчика, подняли налитые по Марусин поясок стаканы.

— Пусть убиенным земля будет пухом, и да прибудут в силе те, кто не оставил их тела без погребения.

Хороший тост, а главное — к месту. Только Маленький Слоник по причине частичной потери слуха так и не понял — кто его произнес. Кум Ерема, или же он сам по себе зародился высоко под солнцем, которое каждое утро обливает хуторские сады зеленой глазурью.

И вновь пылит чумацкий шлях

«Здравствуйте, Лена! Пишет Вам бывшая заведующая МТФ…»

Послушав секунду-другую, как сверчок за печкой настраивает рассохшуюся от августовской жары скрипку, женщина взяла новый, тоже вырванный из общей тетради, лист:

«Здравствуйте Лена! Пишет Вам жительница хутора Чумаки Нина Николаевна. Не знаю, дойдет ли до Вас мое послание. Почта у нас не работает с начала войны, хутор периодически обстреливают из орудий. Вот и сейчас возле разбитого блокпоста догорает установка залпового огня. Мобильная связь тоже отсутствует. И, наверное, поврежденную вышку скоро не отремонтируют.

Сообщаю Вам все эти подробности для того, чтобы Вы знали, что здесь творится. А теперь о главном. Умоляю Вас, крепитесь, муж ваш Богдан скончался у меня на руках. По распоряжению проезжавшего мимо офицера, его похоронили в окопе неподалеку от моста через речку. Ho это — временно. Как только бои прекратятся, тело Вашего мужа будет отправлено на родину…»

На самом деле проезжий офицер, на погонах которого сквозь пыль едва просматривались россыпи мелких звездочек, никаких поручений не давал. Он просто оказался единственным, кого Нине Николаевне удалось остановить.

Остальные пролетали мимо. Наверное, водители грузовиков и боевых машин пехоты очень спешили. А заодно прикидывали, как сподручнее проскользнуть между крестом из камня-песчаника и догорающей установкой залпового огня «Смерч». Или — «Ураган». В военной технике бывшая заведующая молочно-товарной фермой разбиралась слабо. Это не доильный аппарат, тем более — кормораздатчик, до последнего винтика пропитавшиеся силосом.

Правда, водитель грузовика, на бампере которого сквозь пыль проступала надпись «Бродяга» все же притормозил. Но исключительно для того, чтобы плюнуть голосующей на обочине женщине в душу:

— Тетка, ты