На улице знали, что бабушка Павлина исповедовала иную веру, чем в их Суховой родне — какую-то старообрядческую религию. На богомолье она ездила в Казань, еще куда-то, а иногда — в приветлужскую деревню Липовку, это уже совсем близко.

У бабушки Павлины было 6 сыновей и одна дочь Марья, проживавшая в Удельной, куда была выдана замуж. Старший Павел (глухой) жил отдельно, имел двухэтажный дом на Ерзовке, точно такой же, как и у матери, маломощный кожевенный завод. Семья состояла из трех сыновей, дочерей и зятя Николая Опытника — все ее мужики погибли на фронте. Среди них старший, красавец Иван Павлович, высокий, ладный, добрый и почтительный к людям — отец Тамары Ивановны, до недавнего времени бывшей Управительницы юринской конторы Госбанка.

Остальные бабушкины сыновья — здоровые мужики, у некоторых из них были уже свои дети, как у Алексея, Галина Изоркина, сыновья работали в кожевенном производстве у матери (своего дела у них не было), и держала она их довольно строго, не гнушалась иногда в подходящий момент дать тому или другому чаду своему хорошего подзатыльника. Страшно не любила пьяниц ни чужих, ни среди ближайших родственников.

Напротив нашего дома, на самом перекрестке радовала глаз усталого путника лужайка всегда чистая, приветливо ласковая. Зимой мы устраивали здесь карусель: еще с осени заколачивали в землю дубовый кол, вокруг него постепенно намораживали ледяную глыбу, надевали на кол колесо с телеги на деревянном ходу, две жердины, крепко привязанные к колесу, двое салазок. И карусель готова.

Летом же ребячьи игрища бушевали в заброшенной кожевне. А лужайка становилась прибежищем пьяных мужиков, возвратившихся в свои деревни из церкви или базара. Здесь они отдыхали, а некоторые наиболее «уставшие», оставались на ночлег. Бабушка Павлина узнает от ребятишек о таком непорядке на нашей улице и уже тут как тут: подойдет, оглядит со всех сторон сладко и блаженно храпящего бедолагу, нарвет где-нибудь у забора мелколиственной крапивы, жалящей до белых волдырей (удивительно: крапива ее не обжигала), без крика и ругани натолкает она пьяному мужику под рубаху, в штаны и уйдет. Присядет на лавочку двора и наблюдает, жестоко поджав тонкие морщинистые губы. Она никогда не улыбалась, а уж смеяться — и тем более: грешно. Мужик сперва начинает беспокоиться, возиться, бормоча что-то невразумительное, потом примется одурело пьяно орать. Подымется на четвереньки, безумно обозревая вокруг и не соображая еще, что с ним произошло. Некоторых мужиков крапива так обжигала, что они с безумной жестокостью рвали на себе рубахи, штаны и почти голышом бежали, понося площадной руганью проклятый перекресток и всех, кто живет возле него.

В эту крапивную баню чаще всего, как уже сказано, попадали деревенские мужики — юринские пьяницы давно были знакомы с коварными проделками бабы Павлины и обходили лужайку стороной. Крапивная припарка частенько по поводу и без такового доставлялась и нам, особенно, когда старухе удавалось захватить какого-нибудь растяпу в ее необитаемой кожевне.

Девки и парни поздними вечерами обычно парочками сиживали на лавочках, какие были возле каждой избы, они с возмущением рассказывали своим родителям, что старуха постоянно озорничает, чтобы своим озорством помешать их приятно-тихому общению. Впрочем, эти рассказы и даже жалобы не имели последствий, таких неулыбчивых и зловредных шутников, как Павлина Гашкина, в Юрине и в ближайших деревнях было достаточно.

* * *

Многодетные семьи ремесленного села Юрина — явление в те далекие годы обычное. Малых семей почти не было. Моя бабушка Анна Никифоровна, в девичестве Сухова, младшая сестра Павлины Красильниковой, о которой только что было сказано, родила 12 детей! До зрелого возраста дожило только 7 и еще две дочери от первого брака деда Василия Михайловича Кислова. Женат он был три раза, две первые жены умерли при родах. Детская смертность — массовое явление в семьях ремесленников, где дом одновременно является и рабочей мастерской всей семьи. И удивительно — никто из этого не делал трагедии: «Бог дал, и Бог взял» — вот и все оправдание происходящему, и никакой скорби.

И тем не менее, население села росло, как на дрожжах. К началу революции только на двух улицах: на Прогоне и Сборной, о которых я пишу, детско-подростковая колонна составляла по самым грубым подсчетам не менее 100 человек. В наше время на этих улицах едва ли наберется и десяток малышей и подростков.

Необходимо иметь в виду и еще одно серьезное обстоятельство: домашнее воспитание. Малограмотные, а чаще всего совсем неграмотные родители этих мальчишек и девчонок были обременены всякими житейскими заботами — главная о хлебе насущном. В этом случае можно с уверенностью сказать, что воспитателями их была улица. Конечно, и дома чему-то учили: старшие водились с младшими братиками и сестренками, тачали голицы, ухаживали за скотиной, ловили рыбу, собирали грибы и ягоды, в лес они ходили без провожатых. А за промахи в делах, особенно за озорство даже малое и никому не приносившее вреда, строго наказывали, что оставалось в памяти на всю жизнь.

Помню проводы солдат, отправлявшихся на войну летом 1915 года. Среди них был и мой отец, приезжавший на побывку, поэтому мы с матерью, с дядьями и тетками находились на пристани. Солдат было немало, они ждали парохода, некоторые из них отправлялись прямо на фронт уже после госпиталей и кратковременной домашней побывки. Собралась на проводы и большая семья Мельниковых (Поляковых) с Ерзовки — это были родные Любови Васильевны Евдашовой, они провожали ее брата. Погода стояла сухая, жаркая, над водой с криком носились чайки-мартышки, подхватывая с поверхности мелких рыбешек. Двое подростков сыновей Мельникова, скинув штаны и рубашки, попрыгали в воду и заплыли довольно далеко от берега и от пристани. И надо же такому случиться: «снизу» шел на всех парах товарно-пассажирский пароход, который должен был взять этих солдат. Пловцы-мальчишки повернули назад, но сильное течение — Волга тогда была еще Великой Волгой — втянуло их в фарватер на опасную близкое расстояние от парохода. На берегу началась паника, крики о помощи, бестолковая беготня. Капитан парохода, видимо, заметил, что на берегу и на пристани творится что-то неладное и немного сбавил ходовую скорость колесника. Один из мальчиков выбившись из сил, и страшно испугавшийся парохода, начал захлебываться: он то появлялся над поверхностью, то снова скрывался под водой. Кто-то из взрослых в чем был, в том и