Мужики, конечно, хохотали, как жеребцы и кричали: «Это надо еще поглядеть, Миколай, какой ты есть православный христианин...

Семья его жила трудно и скорее всего от неповоротливости и лени. Жена, Дорофея (Дорочка), даже теплой одежды не имела, потому и на люди почти никогда не показывалась. Бабы сказывали, что она постоянно болела и лежала на печи, махнув рукой на беспросветную жизнь свою.

Старшие сыновья тоже любили водочку, а вот младший — Николай Николаевич — умница, воздержанный и порядочный молодой человек. Он был не только совершенным трезвенником, но и как не парадоксально, работал в юринской казенке, заведовал винно-водочной лавкой. Но ни отцу, ни братьям не велено было сюда и носа показывать. Хороший был человек, Николай, жаль, что погиб на войне.

* * *

Две юринские улицы — Сборная и Прогон — улицы моего детства, память до сих пор хранит многие события, какие случались на этих улицах и, пожалуй, яснее всего изобилие.

Две юринские улицы — Сборная и Прогон — улицы моего детства, память до сих пор хранит многие события, какие случались на этих улицах и, пожалуй, яснее всего изобилие неповторимых образов их обитателей. Вот семья заводовладельца Василия Назарова. Небольшой завод его стоял не на овраге — отсюда он брал воду, технологические цеха размещались на подворье, площадь которого проходила через весь жилой квартал с юга на север от солнечного фасада. Сборной улицы до Ерзовки, как она сейчас называется, не помню. Хозяин Василий Назаров был не очень богатым, тихим и глубоко верующим старичком, исполнявшим сейчас бы сказали: «на общественных началах» — обязанности церковного старосты. Невысокого роста, седенький, ходил всегда в черном кафтане и в островских, как у богатого купца, лаковых сапогах. На заводе работала вся семья: 5 сыновей и одна дочь, наемных работников принимали только на сезонные работы, на пошив рукавиц и бахил.

Я хорошо знал младшего из сыновей Василия Назарова, Виталия, с которым мы дружили, а одно время вместе учились, пока он не бросил школу. Его больше тянуло не к образованию и знаниям, а к неким коммерческим играм. Очень нравился мне Петр, в 20-е годы он был уже парнем, работал где-то бухгалтером или счетоводом, а кроме того, увлекался художественной самодеятельностью, состоял членом драматического кружка при Народном доме. Высокий, крепко сложенный, сильный молодой человек. Однажды мне довелось играть с ним в спектакле «Красный бесенок» (автора соответствующей тому времени пьески не помню). Я играл главного персонажа «бесенка», а он — богатого распутного «снохача», моего деда, с которым «бесенок», разумеется, постоянно ведет борьбу, вроде Павлика Морозова, но без морозовского предательства.

Ставил спектакль и сам играл в нем бывший актер Нижегородского драматического театра, а в то время — преподаватель литературы и немецкого языка юринской средней школы Михаил Михайлович Лосев. Пьеса шла с неизменным успехом не только на юринской сцене в Портретном зале Шереметевского замка, но и в ближайших деревнях на школьных подмостках.

Петр Васильевич увлекался не только театральной самодеятельностью — не менее того спортом, особенно футболом. В те, 20-е годы юринская футбольная команда была довольно сильной, играла постоянно и успешно. Не могу точно вспомнить, но это произошло, кажется в 1924—1925 годах, в Юрино заехала по пути команда футболистов одного из городов Чехословакии.

Футболистов прельстил старинный замок, поэтому в Юрине и состоялась товарищеская встреча. Чехословатские футболисты играли в черно-белых полосатых футболках, в бутсах европейского класса, наши внешне во многом уступали гостям. Игра состоялась в Большой гати, на лужайке, недалеко от быковских огородов.

Никакого по-настоящему нормального и постоянного стадиона в Юрине тогда не было. В нашей команде играли В. П. Назаров, А. И. Мозолин (отрок), Н.П. Юрин (Жолтиков), тренером и одновременно игроком выступал А. Бессонов — в Юрине он остался после возвращения в Нижний бывшего кадетского корпуса. Руководил некоторое время гимнастическим кружком в Народном доме, а потом перешел на службу в милицию.

Игра с Чехословатской командой привлекла большое количество зрителей и болельщиков, в том числе и быковских. Закончилась она победой юринских футболистов. Пожалуй, именно с этого времени наша футбольная команда заслужила почет и славу одной из лучших команд автономной Марийской области. С ней стали считаться.

* * *

На высоком берегу оврага, там, где в настоящее время стоит бревенчатая изба Гурьяновых (многие годы здесь проживала В. Колесникова — Гусятница) в 20-х годах стояла кожевня Павлины Никифоровны Красильниковой (Гашкиной). Кожевня с давних времен почему-то не работала, кроме ее толчеи, где дробили (толкли) дубильное корье. Толчея с конным ходом служила не только владельцам ее, Красильниковым, она использовалась и соседними кожевниками. Когда работала эта адская машина — она находилась в тесовом пристрое к заводу, от пыли и грохота дробильных пестов, некуда было деться: люди глохли, на голову лошади одевали толстый мешок, чтобы она ничего не видела и не слышала. Рабочий затыкал уши и ноздри ватой или льняным охлопком, его так обволакивала пыль, что он походил на страшного домового. А потом, когда заканчивалась работы, лошадь, если это было в летние месяцы, вели на озеро купать, потому что вся она казалась дикой, тревожно взъерошенной и мохнатой от рыжей корьевой пыли. Зимой же просто обметали метлой, а глаза и уши промывали теплой водой. Работник отправлялся париться в жаркую баню. Такие вредные толчеи в то время были у всех более-менее состоятельных владельцев кожевен.

Бабушка Павлина — так звали ее на нашей улице — волевая, жесткокостистая, высокая старуха, временами добрая, но чаще всего сердитая. Ребятишки боялись ее и не позволяли при ней даже безобидно малых шалостей. Такое поведение ребят ей было явно по душе: иногда она давала ребятишкам по ломтю ржаного хлеба, а к нему — истекающую духмяным янтарем дольку сотового меда, только что выломанную из