ОЧЕРКИ ЮРИНСКОЙ ЖИЗНИ
В последние годы, бывая в Юрине, я замечаю, что улицы села кажутся уныло безлюдными и настороженно тихими не только вечерами, но и солнечными днями, будто в каменных особняках и избах никто уже не живет: не слышно задористо шумных ребячьих игрищ, не сидят на бревнах и завалинках философствующие старики — живые истории и патриархии села. Юрино дряхлеет и тихо, безропотно вымирает.
А ведь когда-то оно было многолюдным, старательно работным, тароватым на выдумки и богатым не столько денежно, сколько ремеслами и умелостью его жителей. И занимало оно во много раз меньшую площадь земли. Люди жили крупно и экономно, заботливо оберегая хлебные пашни, луговые угодья и свои небогатые огороды.
Село жило и старилось, но не там, где кому вздумается — историческое ядро поселения уже сформировалось и ставить обывательские подворья позволялось только вдоль крепостной стены усадьбы Шереметева, в сторону господского Бардинского бора да близких болот. «Новые линии» — так их обозначили, к началу нашего века застроены были две-три линии и то не сплошной плотностью: дом к дому, а в разрядку. Дальше, вплоть до кругленького болота на будущих «линиях» стояли отдельные избенки ремесленной бедноты.
Из окон этих «Избушек на курьих ножках» в зимнюю пору можно было увидеть в своем огороде зайцев, возле оставленных с осени кочерыжек, мышкующих лисиц, а долгими ночами доносился сюда страшный, пугающий не только детей, но и стариков вой голодных волков...
Однако уже в 20-х, начале 30-х годов в Юрине развернулся по всем направлениям строительный бум, который в то время оказался кому-то понятным и крайне необходимым, а кому-то увы... , потому что это строительство ушло, кстати, вся кирпичная крепостная стена Шереметевской усадьбы с встроенными в нее живописными, прямо-таки игрушечными теремками.
Бревенчатые избы и двухэтажные бараки стояли уже в большой и в малой гати. Никому, видимо, из власть-предержащих не пришла в голову до нельзя простой мужицкой мысли, что они рубят сук, на котором сидят.
Дело в том, что именно отсюда, с Большой и Малой гати, да еще с Полянки и набиралась промысловая сила и умельческая слава села. Не кожи, не рукавицы да бахилы были первым рыночным товаром села Юрина, а кирпичи, гончарные изделия, в которых хорошо преуспели гончарные горшечники.
Не думали и о том, что земля Большой и Малой гати, красные, благородных оттенков глины — это данная Богом кладовая сырья, благодаря чему гончарный круг Полянки (горшок-сола) работал без устали. Кладовая Юринской земли богата скорее всего не только превосходными гончарными глинами. На этой земле никогда не проводилось глубокой экологической разведки, и что хранят юринские недра — этого никто не знает, поскольку нет научного обоснования проблемы: изучать, анализировать было некому. Правда, наш земляк, известный художник-анималист П. М. Кожин в свой последний приезд в Юрино, изъявил благое желание взять под свою опеку гончарное и керамическое производство, но увы...
Полянские гончары — художники своего дела умели лепить не только горшки и плошки, они делали с успехом рыбные лодки, корчаги для варки крепкого домашнего и свадебного пива, кринки для молока, вместительные жбаны, цветочные горшки, которые, как необходимый запас укладывались высокими штабелями в Шереметевских оранжереях и цветочных теплицах. Создавали забавные детские игрушки. В наше время горшки и плошки везут в Нижний Новгород аж из Ульяновской области, из города Балакова и стоят они немалых денег. Но это, видимо, выгодно.
В большой гати мужики формировали крепчайший «лапотный» кирпич, который не разрушает ни вода, ни стужа, ни время — юринские строения подтверждения тому. Однако нельзя забывать, что гати каждый год подстерегала и обратная сторона их существования — в пору весеннего половодья они становились опасным для жизни полем бедствия. Они превращались в единое бурное море, поглощавшее не только все привычные, соединившиеся с Отарным болотом, Юрию становилось островом в необъятном Ветлужско-Волжском разливе водной стихии. А в подпольях этих застроек булькает вода и подают голоса лягушки.
В летнее время в Большой гати стояло 5—7 кирпичных сараев и несколько обжигательных печей. В Малой гати — два сарая и одна обжигательная печь. Весь процесс изготовления и формовки кирпича — тяжелая ручная, а в подготовке глины и «ножная» работа. Однако и она давала кирпичей так много, что позволяло построить огромную помещичью усадьбу с ее короной — замком, великолепный храм Михаила Архангела, десятки отличных особняков, которые радуют глаз и сегодня. Определенная часть готового кирпича и извести вывозилась из Юрина в другие места. Все строения Шереметева, владевшего лесами спелой древесины, возводились только из кирпича, кроме одного, почти игрушечного теремка — дома управляющего имением, сожженного изуверской сектой немца Шульца. Податливо вязкую глину брали лопатами из-под тонкого слоя почвы, после этого оставались неглубокие ямы, которые полая вода заселяла множество мальков щуки, окуня, сороги и даже сома. К осени воды в ямах почти не оставалось, а мы, мальчишки, с прилегающих улиц до безумия радовались — пришла пора вылавливать подросших за лето мальков: в ход пошли корзины, сачки, дырявые ведра. Домашние не только посмеивались, но и ворчали: «Ну и рыбаки! Закормили всю семью, а больше того кошек «красной-то рыбой» надо же...» Однако эту «красную рыбу» они же сортировали, промывали, подсаливали, укладывали на железные листы и — в жарко натопленную русскую печку. А мы потом грызли этих щурят, как семечки и были рады...
* * *
Известно, что после переселения Шереметевым в Юрию Богородских кожевенных дел мастеровых, и здесь этот промысел становится основой основ, поскольку его всячески поощряет сам помещик. В тоже время и кирпичное дело круто пошло в гору — надо было строить кожевни, усадьбу, особняки и много всего иного.
Весь берег Большого оврага, а от задней (Красноармейской улицы) и правый берег по всей старице, образовавшей три озера, соединенных между собою неглубокими, заросшими травой и кустарником ручьями; вплоть до деревни Майдан — вся эта прибрежная земля была застроена кожевнями многих заводовладельцев. Две небольшие плотины, перегородившие русло оврага, обеспечивали в полной мере потребности заводов: здесь промывали кожи, с плотов в специальных круглых корзинах (мытейках) мыли пеньку. По всему берегу росли горы их отработанного дубильного корья, тут же сливали подзол, кстати, он большей частью использовался на стройках кирпичных зданий в качестве скрепляющего раствора (о цементе тогда и разговора не было). И тем не менее в плотинках водилась рыба, в зарослях тростника и череды гнездились дикие утки и кулики. А дубильным корьем, после его использования в технологическом процессе, кормили коров,
