Александр Михайлович Галин уже в период нэпа построил, тут же на своем садовом участке, еще один кирпичный особняк (зубной кабинет), предназначавшийся, для единственной дочери Елизаветы в качестве приданного. Елизавета училась пока лишь в четвертом или в пятом классе, а когда особняк ее деда (поликлиника) был конфискован, Михаил Алексеевич Галин, воспользовавшись послаблением политики нэпа, не мешкая, построил для сыновей на противоположной стороне улицы, там, где у него был сад, огород и нечто вроде дачи, два бревенчатых особняка. Один из них сохранился и до наших дней — в нем проживает Т. В. Кострова. Второй, точно такой же особняк сгорел и на его месте Лесокомбинат возвел двухквартирный бревенчатый барак.
В рабочий сезон у Галиных числилось наемных работников не более 10 человек, не считая надомников. К рабочим относились здесь доброжелательно: заработанные деньги выплачивали каждую неделю — это я хорошо знал, потому что мой отец когда-то работал у них закройщиком. Что касается более близкого общения, даже с близкими соседями они избегали. Семья отличалась абсолютной трезвостью, неразговорчивостью, никаких тяжебных, а тем более скандальных историй как в самой семье, а равно и с рабочими у них не случалось. Не помню, чтобы кто-нибудь даже из близких соседей бывал в их доме, как и они у соседей. Такая была отчужденность и замкнутость Галиных (Борисовых). Опасались видимо огласки своих капиталов.
Рядом с поликлиникой и до сих пор стоит старый бревенчатый дом, он достаточно близко примыкает к Галинскому особняку, кстати, изуродованному в последние годы пристройкой, грубо нарушивший весь архитектурный ансамбль: кому-то пришла в голову неграмотная идея понизить на целый этаж эту пристройку, возведенную из белого силикатного кирпича. Абсурд, каких в Юрине, к сожалению, не мало встречается.
Итак, вернемся к бревенчатому дому на две квартиры — он принадлежал большой рабочей семье Александра Андреевича Лосева. В наше время в его передней половине живет одинокий инвалид, внук его, Павел Лосев. Вторая половинка дома была в свое время продана Немцеву.
О Лосевых необходимо сказать более подробно. Глава семьи Александр Андреевич Лосев, рабочий по профессии, являлся первым Председателем Юринского Совета рабочих и солдатских депутатов. Беспартийный, высоко порядочный человек, в его семье было пять сыновей и четыре дочери. Дружная рабочая семья. Никто в Юрине не тачал голицы с такой, почти механической быстротой, как это делала их мать Мария Ивановна. Бывало, накинет жилетку на одно плечо, рука в рукаве прибежит к нам (тихо она не умела ходить), прибежит и тотчас же садится за работу: шьет, тачает, и, не переставая, что-нибудь рассказывает. Бабы удивлялись неистощимой энергией и рабочей сноровкой Марии Ивановны.
Для меня наиболее заметным и в известной мере талантливым в семье Лосевых был Павел, года на два старше меня. Великий выдумщик и фантазер, часто очаровывал нас, мальчишек, своими удивительными идеями и особенно политиканством. В чтении он был не разборчив: читал много книг и газет, умел рисовать, особенно карикатуры...
Семья была большая, но назвать ее счастливой увы... Какой-то тяжелый рок господствовал над их домом. Старший сын Михаил погиб или пропал без вести еще в войну 1914—1918 годов, его портрет в солдатской форме и с траурной лентой всегда висел в передней избе. Остались только Александр, Леонид и приемная дочь Люба — все другие уже невестами и женихами, один за другим умерли от чахотки, которая жестоко свирепствовала в те годы, не щадя ни бедных, ни богатых.
Александр Андреевич Лосев вскоре ушел из политики, после разыгравшегося политического фарса, едва не стоившего ему жизни. Он опять вернулся работать в цех, но рабочие избрали его Председателем промартели «Самодеятельность», которая находилась в доме Федора Смыслова (районная библиотека), и тут он сидел не только в конторе — работал в цехах. «Самодеятельность» работала довольно успешно, но пришло время, начали объединять все промартели в единый «Комбинат», что из этого получилось уже известно.
Последние годы жизни Александра Андреевича неожиданно были связаны с баптистской религией, неизвестно откуда появившейся в консервативно-догматическом православном селе Юрине.
* * *
В мае 1930 года мы — я и Саша Тараканов — двое неразлучных школьных друзей, не слишком задумываясь над последствиями, покинули родное село Юрино и отправились на поиски птицы-счастья. Удалось ли поймать нам ее? В известной мере, пожалуй, да, только не поймать — такое вряд ли кому удается, — нашли и подобрали, может по единому золотистому перышку этой птицы. А больше, однако, ничего и не надо: пришла такая жестокая и опустошительная война, а мы живы, этого мало? Разве это не птица счастья? Живы!..
Но Юрино всегда оставалось в наших сердцах: ни горе потерь военных друзей, ни редкие минуты теплой радости, ни Матушка-Волга — ничто не заглушало светлую память о малой родине, о родных и близких, которые там остались. Никому не поверю, что он, покинув Юрино, уже с порога проклял и забыл о его существовании. Это неправда, ложная бравада. Кого бы из юринцев и где бы я не встречал, первый вопрос: «А
Как Юрино? Дышит ли, живет ли? Как Волга? Стоит ли замок — ох, какая это прелесть...»
Сейчас, уже на старости лет, я только полгода живу в городе, все остальное — в Юрине и остаюсь быть чем-то полезным ему.
Да разве можно забыть своих земляков, если каждый из них, кем бы ни был он — удивительная легенда, достойная художественного воплощения... Такое не забывается.
Вот многодетная бедная рабочая семья Николая Зотина, (уличное прозвище Дорочкины, Ширинкины). Старая покосившаяся изба Зотиных стояла на левом берегу Большого оврага (в наши дни здесь подворья Басовых и Тюриных), только «красные окна» Зотиной избы были обращены не на противоположную сторону улицы, а на конечную точку Прогона, будто там, где-то за Волгой, в кустарниковых дебрях Малый Жигулей, давно ждет эту семью великое счастье.
Глава дома Николай, невысокого роста мужичок с вечно всклокоченной бородой пепельного цвета, частенько запивал, а в голодные 20-е годы, неожиданно оставил семью, дом и отправился искать в неведомые края свой «Ташкент — город хлебный» — соскучился о сытой беззаботной и веселой жизни. В Юрино он возвратился уже во время нэпа. И столько рассказывал мужикам всяких былей и небылиц, особенно после стаканчика горькой, — возле него, на завалинку постоянно собирались любопытные послушать, как справно жилось ему у сартов (так тогда называли узбеков, таджиков и киргизов)». Верно сказываю, мужики: справно жилось мне, истинный крест, не вру. Сарты — они добрые, и опять же шибко полюбили меня. Их ты...
