и малых заноз, болячек и рубцов, а подошвы уже не ощущали ни тепла, ни холода: кожа на них становилась воловьей. И когда ватага подростков захватывала необитаемую кожевню, сердитая баба Павлина Гашкина неожиданно отступала — крапивы, с которой она не расставалась, уже никто не боялся, кроме пьяных деревенских мужиков. Их-то она все-таки отучила устраивать «пикники-отдыхи» на шелковисто веселой лужайке.
А ежели кто-то из мальчишек являлся домой со слезами и с расквашенным сопливым носом, ему была еще приготовлена родительская добавка: «Не можешь, силенки не хватает — в драку не ввязывайся и кляузничать не привыкай, не то будешь сидеть дома и тачать голицы...»
Большинство современных детей не вступало голой ногой на землю, не ощущало ее благотворного тепла и ласки, им постоянно уже по привычке или к случаю дают в уши родители, бабушки и тетки: «нельзя земля студеная, простудишься, захвораешь, ножку поранишь и умрешь... И понесут тебя на кладбище в сосновом гробике».
Способствует ли такое воспитание формированию здорового поколения? Не жалко труса, не «маменького сынка», а человека полного здоровья, а когда надо и мужества? Подумайте, не отсюда ли произрастает никогда ранее неведомая в русской армии «дедовщина»? Я прослужил в вооруженных силах 27 лет, не знал и не слышал такого. «Дедовщина». Откуда, в какие исторические времена появилось это почти не объяснимое жаргонное словечко в нашей армии? Где искать его корни?...
Сейчас, пожалуй, можно уже более-менее ответить на этот вопрос.
В начале 30-х годов, на XVI партийной конференции, было сказано, что в нашей армии служит 800—850 тысяч физически крепких, морально проверенных, преданных делу молодых людей. В пограничные войска ОГПУ, где довелось мне служить, не призывали судимых, отбывших наказание в местах заключения. И не только самого призывника, но и его родителей и близких. Почти такая же проверка проводилась и в Красной армии.
В наше время призывают без разбора: тюремно-лагерные привычки, хулиганский «гулаговский» жаргон — все это беспрепятственно поступает не только в молодежное общество, на эстрадные подмостки, но и в солдатское братство, в вооруженные силы, а если учесть при этом, что чуть не половина призывников, 18-летних парней, прошли «школу» лагерей и колоний, близкое общение с преступным миром. Ответ напрашивается уже сам собою...
Дети, конечно же, болеют и даже умирают, но не оттого, что ребенок ступил босой ногой на землю, откуда черпает силы все живое — тут надо искать иные причины. Но эта область уже врачебная и я, по вполне понятным причинам не стану, да и не имею права, в нее вмешиваться.
* * *
Есть желание объяснить поелику возможно происхождение юринских прозвищ (в предыдущих главах попавшие прозвища я заключил в скобки).
В различных справочниках происхождение их объясняется так: «Название, данное человеку по какой-нибудь характерной его черте свойству».
В Юрине уличные прозвища встречаются так часто, что далеко не все можно объяснить какой-то «характерной чертой». Например, найти нужного человека в Юрине, пожалуй, легче всего именно по его уличному прозвищу, нежели по родовой фамилии. Многие жители села, особенно те из них, деды и прадеды которых были переселены сюда Шереметевым еще в ту далекую пору, чтобы не перепутать и не потерять в дороге переселенца, ему давали прозвище. Вот они: Косой, Рыжий, Рябой и т. д. Они соответствуют объяснению справочников, а дальше все пошло уже по инерции.
Прозвища, а в ряде случаев и не по одному имели, например, все Красильниковы, Зотины, Тезиковы, Капустины, Суховы и др.
Но вот Токшинские... Прямо-таки какое-то дворянско-княжеское прозвище. На самом же деле принадлежало оно никаким ни дворянам и князьям, а владельцам кожевни средней руки Овсянниковым, красно-коричневый двухэтажный особняк их до сих пор сохранился на Каравашках (ул. Урицкого). А «дворянское» прозвание было «пожаловано» их деду Николаю Васильевичу Овсянникову, который закупал сырье для своего производства где-то на никому неизвестной станции Токшин, туда же поставлял готовые изделия: голицы, бахилы, и прочее. У него была большая семья: 4 сына и 3 дочери...
По схожему сценарию появились в Юрине заводовладельцы Емангашские (Красильниковы) — большая семья. Их дома и сейчас еще целы: здание бывшего Поссовета, районо. Дом бывшего райисполкома: два года тому назад оно сгорело, до сих пор, кажется, не установлены причины пожара и не завершена реставрация особняка.
У хозяев, а после революции у кооперации, на первом этаже этого добротного двухэтажного дома находился самый крупный в Юрине бакалейный магазин, а наверху аптека.
«Емангашскими» эти Красильниковы стали потому, что их торгово-закупочные операции шли за Волгой, через Емангаши и другие марийские села. Однако свой «бизнес» там, за Волгой делали не только богатые кожевники. Ближе к осени, уже после сенокоса, туда устремлялись бедные безработные мужики вставлять «ладонь». Голицы за год изнашивались, новые купить мог не каждый. И вот мужики отправлялись туда, чтобы «вставлять ладони» на месяц, а то и более, пока хватало работы. У голицы раньше всего изнашивалась ладонь.
В Юрине, особенно из тех исконных жителей, найти человека по родительской фамилии среди юринцев не числилось. А вот Лабазного знали все. Личность любопытная во всех случаях. Он торговал мукой, его лабазы стояли на земельном участке, где и до сих пор находится почта-дом, занимаемый ею — его собственностью. Это был очень богатый и добрый человек: давал в долг хлеб и часто забывал кому он одолжает. Страдал слабостью к «зеленому змию» и часто все свое богатство спускал на нет. А когда кончался загул, обувался в лапти, в рваное холстовое одеяние, надевал на плечо котомку и отправлялся в деревни собирать долги. Мужики верили ему, и он снова, как птица Феникс возрождался из пепла и обретал не только былое богатство, но и добрую славу.
Немало встречается в Юрине и таких уличных прозвищ, какие не связаны ни с хозяйственной, ни с иной общественно-полезной деятельностью. Красильников Алексей Александрович — Чебурда. (В предыдущих главах попавшие прозвища я заключил в скобки). Так что же обозначает это слово, откуда оно пришло? Из Юрина редко кто-то уезжал, кроме как на военную службу да в тюрьму. А женщины — они от рождения и до кончины оставались в родном селе. Может, из Африки или из Персии пришло это прозвище?..
Оказывается, все не так. Молодой Алексей Красильников только что вернулся с действительной военной службы, кто-то из родственников или друзей полюбопытствовал: чем же они там занимались на военной службе, если настоящей войны еще не было?
— Чем занимались? — переспросил Алексей. — А ни-чем: прыгали, скакали, играли по
