дороги стоит немецкий часовой, утопая в широченном тулупе. Он поднял меховой воротник, греет в нем уши, замерзшие в шапке-ушанке, бьет себя по бокам руками в больших рукавицах, резво притопывает громадными сапогами. Да, холодно в это октябрьское утро.
У женщин, шагающих без чулок, синеют ноги, коченеют ступни, с трудом волокущие деревянные колодки, дрожь пробирает сгорбленные спины, прикрытые в лучшем случае одним свитером. А ведь у многих и свитера нет, и они идут в тонких платьях с короткими рукавами, ощущая каждое дуновение ветра. Холодно и головам, остриженным наголо, ветер поднимает уголки платков, на немецкий манер завязанных под подбородком.
Восход солнца застает всех на марше к месту работы: с территории, прилежащей к самому городу и от него получившей название Освенцим, из всех ворот законспирированного Биркенау, что в трех километрах от Освенцима, выходят длинные колонны голодных и замерзших людей и направляются на работу – одни ближе, другие дальше, иные даже за несколько километров. Если дорога не слишком мучительна из-за дождя, жидкой или смерзшейся грязи, то пользуйся случаем – думай, пока можно.
Кто из идущих не начинал тогда дня с вопроса: «Сколько еще таких дней?» Время шло, не принося перемен, потом уже спрашивали: «Сколько недель?», «Сколько месяцев?». Однако миновали годы, и все так же восходящее солнце встречало колонны серо-полосатых фигур, шагавших по дороге на работу. Но у сердца не хватало уже отваги спрашивать: «Когда?»
Большая колонна полек направляется влево и останавливается у дальнего угла мужского лагеря, где позже был оборудован карантин для вновь прибывших. Там три начальника набирают нужное количество женщин – рабочей силы. Первая группа остается на месте у небольших вагонеток, другая идет дальше, к новым баракам, третья сворачивает влево по дороге и исчезает в лесу. Это еще то счастливое время, когда тебя не заставляют идти ежедневно в одной и той же колонне, и можно еще, освоившись с обстановкой, самому выбирать себе работу.
Работа на вагонетках имеет много преимуществ, прежде всего то, что время до вечера измеряется количеством нагруженных и перевезенных вагонеток. Кроме того, так как работать приходится на куче песка, под ногами нет грязи, пусть даже идет дождь со снегом и кругом растекаются лужи. Зато работающим здесь некуда скрыться от шквалистых порывов осеннего ветpa – с места работы ни под каким предлогом отлучаться нельзя. Даже если вконец онемели и побагровели руки, держащие лопату, насквозь промокли платье и белье и вода струйками стекает по спине. Можно не работать, потому что сами-то надзиратели укрылись от дождя, но уйти нельзя. Хорошо, когда дождевой шквал быстро проходит, а ветер продувает и сушит одежду на разгоряченных от работы телах. Куда хуже, если дождь не унимается до самого вечера – тогда приходится ночью спать на мокрой одежде, чтобы хоть немного просушить ее собственным телом.
В ненастные дни нужно суметь как-то отвлечься, чтобы быстрее шли часы от восхода солнца до вечера. Недалеко от вагонеток, через дорогу, стоит маленький домик. Глаза то и дело невольно останавливаются на нем – это ведь единственный здесь след человеческого существования. На многие километры вокруг лагеря выселили всех жителей, оставив пустынное безлюдье, утыканное таблицами с надписью: «Вход запрещен». И вот совсем рядом – дом. В мечтах, в химерах маленький домик обретает особое значение, становится первым укрытием на случай бегства. Присесть бы там на корточки, чтобы издали не заметили в окно, скинуть с себя полосатую одежду, уничтожить свой номер, пришитый на груди… Глаза безотчетно изучают местность вокруг домика, прикидывают расстояние от лагеря и дороги.
Потом домик снесли. На его месте возник добротный барак с окнами, где разместилась строительная контора. Не стало пристанища, где можно было бы укрыться на случай побега, но в то время никто уже и не помышлял о побеге…
Вторая группа занимается укладкой рельсов в новом лагере для эсэсовцев. Бараки, где сейчас идут отделочные работы, разгорожены на маленькие комнатки. В них есть полы и, главное, большие окна. К тому же туда проведена канализация. Однако заключенные недолго тешили себя надеждой, что смогут сносно жить в этих бараках. Увы, бараки предназначены под жилье для эсэсовцев, под конторы, лазарет, в них будут отдыхать возвращающиеся с фронта.
Начальник, руководитель работ, решил приспособить вагонетки для перевозки тяжестей на территории строительства. Значит, надо перетащить сюда рельсы, а это – тяжелейший труд. Уже соединенные шпалами, они лежат где-то около леса, поросшие мхом и травой, вдавленные в рыхлую почву.
– Ich brauch zwanzig Stück, zwanzig junge kräftig Weiber[14].
Нужно отвернуть гайки, соединяющие рельсы, стать между рельсами, приблизительно через две или три шпалы (в зависимости от длины отрезка, который надо нести), затем ухватить обе рельсины – и «Hoch!»[15]. Позвоночник изгибается дугой, руки напрягаются, будто натянутые струны, все невыносимей боль в них. Особенно тяжело высоким, но никому не приходит в голову подбирать для этой работы женщин одинакового роста. Свалится замертво одна из них – что ж, тысячи, десятки тысяч придут ей на смену, а потом многие из них так же вот надорвутся.
Высокая чешка, идущая посередине, вдруг отпускает рельсы и, подняв руки, кричит:
– Nemohu, nemohu![16]
Рывок – и дополнительная нагрузка еще больше оттягивают руки узниц, напрягают спину.
Кaпo, закоренелая уголовница, которой поручен надзор за политзаключенными, разражается бранью на грубом силезском диалекте и бьет увесистой палкой все еще идущую между рельсами чешку. В суматохе рельсы раскачиваются и, кажется, вот-вот оторвут руки. Дальше идти невозможно. Шествие останавливается. Тогда на помощь капо приходит молодой эсэсовец. Громадная серая овчарка бросается на чешку, опрокидывает на землю, рвет зубами ее тело. Начальник, отвернувшись, невозмутимо пережидает непредвиденную заминку. Женщины из последних сил держат рельс, вот уже несколько рук отпускают ношу – ржавое железо утыкается в песок. Однако капо ни на миг не забывает свою роль погонщицы. Подобно тупому кучеру, который стегает кнутом коренного в упряжке, пока тот рывком не сдвинется с места, она так бьет первую в ряду женщину, что сломанная палка со свистом падает на землю. Шествие снова медленно движется вперед. Взбунтовавшуюся чешку заставили нести рельсы вместе с остальными, хотя вся она избита, искусана собакой. Платье ее разодрано в клочья, тело обнажено, из ран струится по ногам кровь.
Второй группе вообще не везет. Работа здесь очень срочная, от нее зависит окончание строительства эсэсовского лагеря. Постоянная спешка и понукания нередко завершаются побоями. Поэтому женщины стараются сделать как можно больше, лучше и быстрее, лишь бы только избежать унизительных и