угнетающих скандалов. Вот пять женщин толкают вагонетку, до краев нагруженную щебнем. Вагонетку полагается втолкнуть на поворотный круг, вывести на новую колею, а затем толкать уже в другом направлении. Но рельсы здесь уложены весьма примитивно, так как укладывали их сами узницы в спешке и без помощи специалистов. Сейчас кругом мокро, скользко, пути облеплены щебенкой. Должно быть, какой-то крупный камень попал под колеса, потому что на поворотном круге вагонетка, подталкиваемая плечами женщин, со скрежетом сходит с рельсов и, проехав немного по инерции, застревает в песке. Женщины растеряны. Хорошо еще, поблизости нет начальника. Все попытки втащить груз обратно напрасны, полную щебенки вагонетку невозможно даже сдвинуть, а ведь в любую минуту может подойти капо. Женщины тихонько зовут на помощь. Крадучись, пробираются к ним узницы, работающие на песчаном холме. Пугливо озираясь, подходят те, кто разравнивает щебень, и те, что уже отнесли рельсы и теперь возвращаются на свое место. Общее усилие плеч, спин, а также лопат, поддевших зарытые в песок колеса, – и груз стронулся с места. Страх придает женщинам силу. Еще толчок, одно колесо на рельсах. Издали бежит капо, она заметила отсутствие людей сразу на нескольких участках. Скорей! Еще рывок – и вагонетка со щебнем снова катит по рельсам. Эва Недзельская из Кракова вместе со всеми толкала вагонетку. Она бледная как смерть, на лбу проступили капельки пота, руки дрожат. Возможно, уже тогда у молоденькой Эвы начиналась чахотка, погубившая ее. Непосильный труд, хроническая простуда, голод способствовали развитию туберкулеза. Тогда, однако, никто об этом не знал. Бледное лицо Эвы, обрамленное красной в белый горошек косынкой, всегда приветливо улыбалось людям. Такой она и осталась в нашей памяти.
Группа, работающая в лесу, вызывает всеобщую зависть. Не так-то просто оказаться в ней. Лес! Тоска по его тишине, такой целительной после немолкнущего лагерного шума, тоска по минуте одиночества – ведь в лагере человек никогда не остается один, ни днем, ни ночью; тоска по скрипу гнущихся на ветру веток, по тихому свисту иволги – птицы лесных чащоб. Ради всего этого многие женщины постигли секрет особого построения в пятерки, такого, чтобы наверняка, безошибочно очутиться в «лесной» группе. Работа здесь легче, в лесу мостят дорогу. Мастер, силезец, не считает женщин полноценными работниками и не требует от них слишком многого. Кроме того, лес скрывает от суровых глаз эсэсовцев, и, стало быть, можно избежать понуканий и побоев. Здесь укладывают тяжелые камни, подбирая их по форме, засыпают щели щебнем и утрамбовывают готовую дорогу тяжелыми трамбовками.
Дорога! Куда она может вести? Иногда хорошо знать, куда ведет дорога в лесу. Но никто из узниц этого не знает, спрашивать же мастера небезопасно. Дорога идет с востока на запад, теряется в лесу, и никто не знает, где ее конец.
Вдруг в тиши, среди шума деревьев слышится надсадный гул автомобилей, проезжающих где-то в глубине леса, и сразу же многоголосый, полный отчаяния людской вопль, глохнущий вдали. Это крик протеста, предостережение тем, кто еще жив. Так кричат обреченные на смерть, и на этот раз ни у кого нет сомнений, что означает этот крик. Следом за первой – вторая машина, за ней – третья, и снова над лесом пронесся и замер крик. Женский крик. Все продумано до тонкостей. Кругом лес, и никто не видит, никто никогда не узнает и никогда не расскажет миру. Работающие на строительстве дороги женщины – это тени, если они и увидят что-нибудь сквозь чащу деревьев, все равно им отсюда не выйти. Часто эсэсовцы, глядя на них сузившимися в улыбке глазами, бесстрастно цедят сквозь зубы:
– So wie so Brzezinka, so wie so Krematorium[17].
(Этот лес называется Бжезинка, от него получила название та часть лагеря, где размещены крематории.)
Позже в Бжезинке возникли высокие крематории, по последнему слову техники оборудованные газовые камеры для массового уничтожения людей. Именно эта лесная дорога стала позже дорогой в крематорий. Пока что, однако, все делается на скорую руку. В гуще леса стоит дом с заделанными щелями, он до поры до времени служит газовой камерой.
Вправо от строящейся дороги открывается необычное зрелище. Языки пламени выбиваются из глубокой ямы, вокруг которой снуют заключенные. Сквозь ветви деревьев, особенно если подойти поближе, можно увидеть, как мужчины длинными шестами сталкивают с тележек обнаженные человеческие тела и бросают их в пламя. В клубах дыма мелькают фигуры мужчин и падающие с высоты, освещенные пламенем обнаженные трупы. Вскоре дым становится густым, темным и непрозрачным, он тяжело вползает под ветви деревьев, приближается и медленно обволакивает работающих на дороге женщин, вызывая отвращение и ужас. Чад сожженного человеческого тела, до самого конца сопутствующий всем лагерным дням и ночам, страшный, специфический запах забирается в рот, нос, горло.
В обеденный перерыв все три группы большой колонны полек собираются на лесной опушке, где раздают обед. В эти тяжелые времена хорошо хоть то, что котлы закрываются герметически и отвратительная похлебка из брюквы, приправленная селитрой, – будто манна небесная для окоченевших от холода людей – она горячая. Со временем это единственное ее достоинство исчезло, так как котлы пришли в негодность. Пока что, однако, ближе к полудню головы все чаще поворачиваются в ту сторону, откуда обычно появляется телега с котлами, люди считают минуты до того момента, когда наконец можно будет согреться. К сожалению, телега останавливается в полукилометре от места работы, и пятидесятилитровые котлы приходится тащить на себе по размякшей дороге. Обычно капо, не раздумывая, назначает нужное число работниц, и те покорно бредут по жидкой грязи.
Но не у всех узниц хватает сил на это. Вот выбор пал на щуплую, бледную женщину, только что вернувшуюся из больницы после тяжелого воспаления легких. Капо родом из Силезии, она прекрасно понимает по-польски и говорит на отвратительном жаргоне. Одна из заключенных, тоже назначенная нести котлы, просит капо заменить ту женщину здоровой.
Но в лагере существует странное смешение понятий: все слабое, хрупкое, беспомощное, больное преследуется, забивается, затаптывается. Это идет от предкрематорной селекции – там лишь физическая сила порой, правда временно, спасает от неминуемой смерти.
И вот капо одним толчком опрокидывает в грязь выздоравливающую и, окинув ее презрительным взглядом, несколько раз пинает ногой. Затем поворачивается к той, что осмелилась заступиться за слабую. Несколько ударов палкой по голове – и оглушенная женщина валится ничком между стоящими рядом товарками.
Обеденный перерыв длится час, по меньшей мере половину этого времени приходится стоять в очереди за супом. Суп считается отменным, если выловишь в нем несколько кусков картофеля
