мир первого «Брата», гангстеры и желтые пиджаки, рынок Апрашка, кладбищенский холод – сейчас уже архаика, древность, пережитая реальность; все так и было, но тогда. «Московский лоск» второго – до сих пор современность. Примерно тем же путем двигалась страна в последние двадцать лет – из свистящего хтонического «Петербурга» девяностых в залитую светом софитов «Москву» эпохи бесконечной стабильности. В девяностые местом действия (и силы) был рынок, в нулевые – Останкино; Балабанов это почувствовал раньше всех.
Движение исторических пластов легко заметить и на сверхпопулярном саундтреке [5-01] «Брата 2» (а музыка в фильмах Балабанова всегда неслучайна). Помимо того же Бутусова, уводящего назад в молодость и перестроечную весну, здесь звучат «Сплин» и Земфира[11]– музыканты без советского контекста и опыта, которые у аудитории однозначно ассоциируются с новым временем; ноль ностальгии. Земфира[12], которая с наступающими нулевыми слилась намертво, поет песню «Искала», и эта растерянность, попытка определить себя во времени и пространстве – тот самый дух времени, который второй «Брат» в свой черед словил не менее ловко, чем первый. Балабановская дилогия, если смотреть на нее как на «Илиаду» с «Одиссеей», – это учебник новой русской истории, не столько про факты, сколько про суть. Но в 2000 году продолжение популярного фильма (еще более популярное [5-02]) было встречено критиками не просто враждебно – оно было встречено с отвращением. «“Брат 2” вышел в 2000 году, и все в один голос согласились, что он “Брату” первому даже не родственник», – говорит Денис Горелов.
Цинизм и шовинизм
Первому «Брату» досталось за «гниду черножопую» и «я евреев как-то не очень». Во втором Балабанов как будто задался целью разозлить критиков еще больше. Юрий Гладильщиков тогда писал в «Итогах» [5-03]: «Деловой цинизм создателей фильма… в том, что [Балабанов и Сельянов] эти двое питерских интеллектуалов прекрасно осознают: иронию в эпизоде про “силу в правде” просекут немногие. Большинство зрителей именно за эту фразу фильм и полюбят. Так же, как за ругательство “бендеровцы” и фразочку “Вы мне, гады, еще за Севастополь ответите!”, обращенную старшим братом Багрова к американо-украинским мафиози (старшой вдруг переделался из негодяя в славного малого и тоже очень-даже-Робин-Гуда). Ведь “кирдык Америке” тоже был воспринят всерьез и на ура. Часть молодой аудитории, как и герой Бодрова, ищет национальную идентичность через отторжение чужаков. Именно на их деньги, отданные за билеты и видеокассеты, режиссер с продюсером и рассчитывают».
Критика снова обвинила авторов в расчетливости и постмодернизме, но в часовом фильме о фильме («Как снимался “Брат 2”» Владимира Непевного и Тобина Обера) команда и режиссер совсем не выглядят циниками. Этот короткий док вышел бонусом к DVD второго «Брата» – имя Балабанова было уже широко известно, и здесь зритель впервые смог разглядеть его вблизи. «Он очень прямой режиссер», – говорит американский помреж Брюс Террис, почти в точности повторяя формулировку Никиты Михалкова про «прямой луч», по которому ходит Балабанов. Сам он признается камере, что не следит за тем, как ведет себя на площадке, потому что тогда будет не в состоянии работать. В одном из эпизодов он на несколько секунд застывает от досады, когда выясняется, что Бодров в удачном дубле надел не те ботинки, – но быстро отходит.
Этот документальный фильм, большая часть которого снята в Америке, – штрихи к портрету постсоветского человека, который попадает в другую цивилизацию, в доброжелательно-равнодушную среду, где не умеют делать из подручных материалов самострелы и пьют на улице алкоголь, спрятав бутылку в бумажный пакет (позднее в интервью Алексею Медведеву Балабанов припомнит этот пакет как пример американского двоемыслия [5-04]).
Бодров в фильме сетует: Америку сначала много ругали, потом много хвалили – это вызывает фрустрацию. Почему люди хотят здесь остаться? Данила не хочет. (Сам Балабанов к эмиграции относился плохо, считал, что человек где родился, там и пригодился, – не зря у отъезжающих в «Уродах» были подозрительные клетчатые чемоданы). Потребность самоутверждения (или те самые «поиски национальной идентичности»), которую легко расслышать в закадровом комментарии Бодрова, точнее всех выражает безымянная девочка, участница детского хора, исполняющего «Гудбай, Америка!»: «Надо свою моду создавать, а не повторять за другими странами!».
«Я считаю, что “Брат” и “Брат 2” – абсолютно потрясающий срез, откровение и чаяние гигантского количества людей, – говорит Никита Михалков. – Это настоящее народное кино, в котором жажда справедливости играет самую главную роль. И достижение этой справедливости неправедными методами прощается. Такое робингудство по-русски». Не Балабанов придумал постсоветский российский патриотизм – он первым почувствовал и описал то, что должно было вот-вот соткаться из воздуха.
Режиссер до конца жизни на обвинения в ксенофобии отвечал, что реплики произносит не он, а герои – и вообще, люди так говорят, часто не имея в виду ничего конкретного. «Давайте не забывать, что герой приехал из деревни, – добавляет Васильева. – Астахов, например, тоже приехал из деревни и вообще не знал, что существуют евреи». Она уверена, что обвинения тогда посыпались «из-за бреда мозгового, человеческого»: «Мне кажется, что внутренний комплекс людей сыграл свою роль. Просто Леша говорил о том, о чем в приличном обществе не говорят, – считается, что это плохо. Он всегда говорил правду во всем – ну, во всем буквально, а я просила его: “Молчи”. Потом, правда, он мне тоже сказал, что я сама должна почаще молчать, а я ему отвечаю: “Я с тебя пример беру”».
Предательство русского рока
Вторая претензия, которую предъявляли «Брату 2», – предательство русского рока, поворот к попсе самого презренного толка. В фильме саму себя сыграла певица Ирина Салтыкова – тогда она воспринималась как бледная копия Натальи Ветлицкой (а та, в свою очередь, была бледной копией Мадонны и Кайли Миноуг). Сегодня, когда эта дихотомия – хороший русский рок и плохая русская попса – уже не актуальна, Ирина Салтыкова в роли мимолетного московского увлечения Данилы выглядит на экране удивительно органично. Вчерашнее зло назавтра превращается в объект ностальгии, и ее появлению радуешься, как собственным детским фотографиям. Но главное, когда спадают напяленные временем идеологические шоры, понимаешь – и у Салтыковой своя правда. Ее отрицает главный герой, но не отрицает Балабанов (к вопросу о том, насколько он совпадает со своими персонажами). По сценарию поп-певица на критику Данилы полемически отвечает: «Я эту музыку пою!» (Так в «Кочегаре» одна из героинь скажет о Дидюле: «А что, он мне нравится!») Позднее ее песня прозвучит на саундтреке «Жмурок» – во время эпизода в бильярдной.
«Света Бодрова прислала трех претенденток: одна из них, помню, Алена Свиридова, кто-то третий и Салтыкова, – вспоминает
