«Безлюдный Петербург снимали по ночам [4‐06]. Это белые ночи были, единственный способ осилить пустой город. Решение было принято с самого начала, – вспоминает Астахов. – Я заканчивал тогда другую картину, Леша хотел начать в самые длинные дни, а я мог вернуться днями четырьмя-пятью позже. Я ему говорил: “Леша, ну изменится на одну минуту всего”. Он: “Нет, нет, резко пойдет”. Кончилось тем, что я позвонил в обсерваторию, и нам прислали график всех заходов и восходов. Он увидел, что в течение двух недель [темнота] прибавляется минут на пять, на семь, и тогда мы перестали по этому поводу спорить. Сцену на лодке сняли достаточно просто. Нам хороший мужик попался, по-моему, его звали Олег. Он гнал лодку откуда-то с окраины в центр Питера. У нее срезало винт, шпонку срезало, он нырял в холодную воду, приделал, приехал вовремя и сам снимался с таким хорошим лицом. А я снимал с параллельной лодки. Сейчас это все было бы тяжелее, а тогда круглосуточного гулева не было, меньше машин. Попадались прохожие, подвыпившие парочки – вполне терпимо. Сейчас, думаю, нужна была бы помощь милиции сильная. Там тоже были перекрывания, но какие? Все картины были малобюджетные».

В фильме тем не менее впервые у Балабанова появляется супердорогая по тем временам компьютерная графика – сросшиеся новорожденные близнецы. «Конечно, мы не думали тогда о компьютерной графике, – вспоминает Астахов. – Но там есть два компьютерных плана. Тогда стоимость одного кадра оцифровки была около 5 долларов, одной клеточки. Делали в Швеции, а печатали потом в Финляндии. У них тоже тогда не было опыта – технология была рассчитана на цветную пленку, а нам нужно было это сделать для черно-белой. Они печатали, [изображение] отличалось по контрасту, мы мучились. Но в итоге вполне достойно выглядит». «Сейчас это просто, а тогда была прямо задача», – вспоминает Сельянов. Подросших близнецов скрепляли вручную: «Они ко мне ходили домой, я с них слепок делал, из автомобильной шпаклевки, потом это все гримировалось, я их слеплял, – говорит Астахов. – Они должны были плотно прижиматься друг к другу, а Тамара Фрид гримировала».

Другие возможности были уже и у художника по костюмам. Васильева вспоминает, что во время «Замка» в магазинах была только ткань под названием «школьная» – из нее шили платья и черные передники; на «Брате» одежду собирали по знакомым. «На “Уродах” уже был бюджет, там уже [специально] шили. Уже появились антикварные вещи, – вспоминает Васильева. – Я купила какой-то чемодан, в котором было много платьев, они пошли на Лику Неволину. Потом клетчатая ткань уже появилась в магазинах».

Клетку в «Уродах» носит фотограф Путилов – слабовольный пионер фотографии; с клетчатыми чемоданами уезжают на Запад пассажиры парохода; в клетчатом костюме ходит и Сергей Сергеевич – неприятный тип из «Счастливых дней» (у Набокова в слабости к клетчатым тканям признается Гумберт Гумберт). «Почему у Леши эта клетка? – говорит Васильева. – В “Счастливых днях” тоже Клетчатый был – муж, который пришел и галоши украл у Сухорукова. Леша как-то к клетке относился очень серьезно. Считал, что нормальный человек в ней не будет ходить, что она как-то выдает, что человек слаб и не может быть нормальным, хорошим».

Балабанов считал «Уродов» своей самой совершенной картиной, но в процессе монтажа она претерпела некоторые изменения. По просьбе Сельянова режиссер убрал один из эпизодов, в котором героиню Анжелики Неволиной секут розгами. «Это повтор был, он выкинул, чтобы картина бежала, – говорит Сельянов в 2009 году. – С Балабановым диалог всегда очень продуктивный: я слышу его, он слышит меня. Первая сборка – важный повод для разговоров, и вообще роль продюсера объективно велика, когда обсуждается первый вариант, потому что режиссер не видит, даже такой, как Балабанов. Любой фильм длиннее, чем ему надо быть, – избыточная длина может быть при любом хронометраже. Леша мне не то что не может простить, а просто все время припоминает эту сцену. Я считаю, что был прав абсолютно. Но сам по себе эпизод не выходит у него из сознания».

«Про уродов и людей»

Сценарий сначала назывался «Ехать никак нельзя» (куда? на Запад с клетчатым чемоданом?), потом Балабанов дал ему более резкое название, которое сам объяснял просто: уроды – это уроды, два мальчика, сиамские близнецы, а другие все – люди; остальное – интерпретации (Андрей Плахов, впрочем, в своей книге «Режиссеры настоящего» утверждает, что первое название сценария – «Тихие люди»).

Персонажи фильма легко, как карты в пасьянсе, раскладываются на пары, в которых весь спектр отношений – от антагонизма до двойничества. Здесь есть и парадоксальные связи: Коля и Толя, хотя и скреплены еще при рождении, в своих реакциях оказываются полной противоположностью друг другу (один отворачивается от непристойных картинок и водки, другой, напротив, позволяет себя вовлечь); в финале evil twin утягивает второго в небытие.

Такую же смысловую пару представляют собой отцы семейств – инженер Радлов и доктор Стасов (две главные интеллигентские профессии конца XIX века). Отражением юной Лизы становится Екатерина Кирилловна Стасова – слепая героиня фильма о подглядывании, впервые в жизни полюбившая – жутковатого ассистента Иогана Виктора Ивановича. «Со слепотой было очень сложно и очень больно, – вспоминает сыгравшая Екатерину Кирилловну Анжелика Неволина. – В глаз вставляли одну линзу, в нее клали какие-то кусочки салфетки, потом вторую – это придумал оператор Астахов. Это все время по мне ползало, болело. Находиться в этом долго было невозможно».

Роль Екатерины Кирилловны Балабанов написал специально для Неволиной, но, чтобы убедить ее сниматься, пришлось прибегнуть к помощи все того же гамбургского альбома. «Он мне сначала сказал: “Я написал новый сценарий, специально тебе написал роль”, – вспоминает актриса. – Я, конечно, обрадовалась – раньше времени, да. Дал мне прочитать и сказал: “Позвони даже хоть ночью”. И я его действительно читала ночью. Прочитала, был шок, был ужас – настолько, что меня потом даже сам фильм не напугал: я все пережила после прочтения сценария – воображение мое еще сильнее сработало. К Леше я относилась сложно, он меня долго уговаривал. Очень долго. Я даже кривлялась. Просила, чтобы он мне кадр рассказал, потому что [в сценарии было] слово “голая” [4-07]. А как голая? Где камера? Сказала: “Такое я не буду, не буду ни за что”. Он мне сказал, что я не права, что я необразованная. Я вообще не знала, что бывает такая порнография. Леша мне показал огромные альбомы, художественные. На меня произвело сильное впечатление, что он не из своей головы это придумал, что это – целый пласт истории и культуры. Они же красивые. И мы