А вот еще одна страшная травма произошла с Плисецкой зимой 1969 года. Во время репетиции «Лебединого озера» балерина, скорее всего, из-за недостаточного разогрева мышц, ощутила резкую боль в левой ноге. Упала, а встать уже не смогла. Партнер Николай Фадеечев побежал за массажистом театра Евгением Готовицким. На 250 танцовщиков это был единственный человек, хоть что-то смысливший в медицине. Квалифицированного врача Большой театр в те времена позволить себе не мог. Массажист по прозвищу Женька кое-что в травматологии понимал, но всегда был на подпитии. В тот раз он заморозил ногу балерины хлорэтилом. На какое-то время ей полегчало, но потом боль вернулась еще с большей силой. Фадеечев сказал: «Майя, нужно срочно ехать в ЦИТО» (Центральный институт травматологи и ортопедии). Там было отделение спортивной и балетной травмы, которым заведовала профессор Зоя Миронова. (Зою Сергеевну автор сих строк знавал отлично. Несколько раз писал о ней. Отдаю себе полный отчет в том, что последующее признание выглядит несколько самонадеянно, как и само мое воспоминание кому-то покажется неуместным ячеством. Однако я пишу о том, что было в жизни. А жизнь всегда умнее всех нас мудрствующих, и ничего случайного в ней не происходит. Так вот Зое Сергеевне я, видимо, чем-то приглянулся. Она познакомила меня со своим младшим сыном Сергеем Павловичем Мироновым. Он, в то время заместитель Управляющего делами Президента Российской Федерации – начальник Главного медицинского управления, искал себе помощника по связам со СМИ. И если бы я не носил тогда погон, он бы точно взял меня на эту должность. Не случилось. Однако мы до самой его смерти поддерживали самые добрые отношения. Равно как и с его женой Джульеттой Хоперия. А мама Сергея Павловича однажды показала мне книгу, подаренную ей Плисецкой. И с гордостью заявила: «Благодаря этой книге моя внучка стала балериной Большого театра. А занавес для этого театра изготавливал мой отец – Сергей Николаевич Носков. И его наградили за эту работу орденом Ленина». Вот такие связующие нити преподносит иногда жизнь-капризница.)

Вернусь к травме Плисецкой. В тот раз помощники Мироновой не смогли быстро вылечить разрыв мышц балерины, и она обратилась к врачу Владимиру Юльевичу Голяховскому. Талантливый и многогранный ученый-медик, он первым в мире разработал и поменял локтевой сустав. Написал на английском языке атлас по методам удлинения и коррекции костей аппаратом Илизарова. Выполнил иллюстрации к тому атласу. А еще он автор автобиографических и художественных книг. Вот выдержка из его воспоминаний. Правдивее его о травме балерины вряд ли кто расскажет: «Мне позвонила Клара Хренникова, жена композитора.

– Володя, надо срочно спасать ногу Майи Плисецкой. Ее плохо лечат, она недовольна. Тебе позвонит Родион Щедрин. Пожалуйста, возьмись.

Нога балерины была отечная, покрасневшая, по задней поверхности, ниже колена, зияла сплошная язва – черные хлопья омертвевшей кожи островками сидели на кровоточащей поверхности. Двигать ногой она почти не могла, ее знаменитая стопа бессильно свисала книзу. Состояние ноги было отчаянное: большой разрыв важной икроножной мышцы, невозможность двигать стопой, омертвение кожи. Все было запущено плохим лечением.

Как настоящая звезда, она оказалась очень нетерпеливой и капризной больной. Я тоже нервничал. В нашем институте распространились слухи: «выскочка» Голяховский за большие деньги лечит Плисецкую на дому, втерся к ней в доверие, ездит на ее машине. Профессор Миронова перестала со мной здороваться. Директор института Волков возмущался:

– Как вы посмели лечить Плисецкую, не спросив меня и ни разу не позвав к ней?

Но сплетни сослуживцев не помешали мне лечить ее по-своему. Я привез ей костыли. Видеть Плисецкую на костылях – это ужасное зрелище. Я учил ее делать разные упражнения, чтобы не ослабли обе ноги. И вот парадокс: она перетанцевала десятки разных балетов, наизусть помнила все сложнейшие движения, но никак не могла запомнить самые простые упражнения. Чтобы она следовала моим указаниям, я должен был подчинить себе ее волю. А Плисецкой подчиняться ой как нелегко – натуре богатой, бурной и избалованной. Она была настоящая львица во всем. Но, часто видя меня рядом, она ко мне привыкала, как львица привыкает к дрессировщику.

Прошло более месяца. Наступил день, когда я снял с ноги Плисецкой гипсовую лонгету, но движения в суставах были скованные, и я решил, что ей надо делать упражнения в теплой воде. Тем более что новая кожа полностью сформировалась. Она была счастлива – уже давно она не могла купаться и принимать душ. Но до ванной надо добраться, а она плохо двигалась с костылями. Родиона не было дома, я заполнил ванну теплой водой, взял мою пациентку на руки, она обняла меня за шею, и я понес ее в ванную и бережно опустил в воду. Она весила всего сорок семь килограммов. Пока я ее нес, сам себе не верил: сколько раз я видел, как балетные партнеры носили ее на сцене, а теперь я сам несу на руках Майю Плисецкую!

В 1978 году я с семьей эмигрировал в Америку. С Майей Плисецкой мы встретились в 1996 году, через 18 лет. Она давала последнее выступление в Нью-Йорке. В 71 год она еще исполняла «Умирающего лебедя». После концерта я подошел к ней, мы обнялись, и она подписала мне свою книгу: «Моему дорогому другу Володе Голяховскому».

Розы

А вот теперь о розах Плисецкой, чтобы смикшировать некую, пусть и справедливую, но все-таки тягостную составляющую балетного труда великой танцовщицы. Розы Майя Михайловна действительно очень почитала. У нее и любимое занятие с ними было. После каждого блестящего выступления на сцене Большого театра ей на квартиру доставляли букеты роз в невероятных количествах. Именно количествах. Сосчитать розы, полученные балериной за годы и десятилетия выступления на сценах планеты, так же невозможно, как и звезды на небе. Какой уж там «миллион-миллион алых роз» – впору о миллиардах говорить. Так вот Плисецкая наполняла розами две ванны в своей квартире. И каждое утро, пересматривая их, выбрасывала увядшие, что называется, «потерявшие товарный вид». Так продолжалось до последней розы, которую балерина водружала в вазу с водой и еще долго-долго