— Не мешай. Твой отец имеет право на месть, — цедит он сквозь зубы и грубо разворачивает меня вокруг своей оси, блокируя собой обзор, не позволяя мне смотреть… — Я позабочусь о тебе, Ева. Лучше, чем он, — с кривой улыбкой бросает мне в лицо Харт. — Мы примем тебя со всеми почестями, — его мерзкий похотливый взгляд опускается в вырез на моем платье, и меня передергивает от отвращения. — Особенно я. Тебе понравится. Вот увидишь.

— Отвали, ублюдок, — надрывно кричу, пытаясь вырваться из его железной хватки, но он намерено сильно сжимает пальцы поверх взбухших отметин на моих руках.

Невыносимая боль прошивает насквозь, ноги подкашиваются, и отчаянно застонав, я начинаю оседать на пол, едва не теряя сознание. Харт мерзко смеется, дергая меня за запястья вверх. Из моих глаз сыплются искры, солёные слёзы обжигают кожу щек. Мир перед глазами плывёт, как растекающиеся чернила на промокшей бумаге.

Я замираю, заметив за его спиной надвигающую тень, и только потом слышу шаги, гулко разбивающиеся о паркет. Быстрые, уверенные, злые.

Харт не успевает даже повернуться.

Он дёргается в сторону, как если бы кто-то резко толкнул его в бок, хватка на моих запястьях ослабевает, мужские пальцы соскальзывают. Я падаю на пол, врезаясь коленями пол.

— Твою… — начинает было хрипеть Харт, но фраза обрывается, превращаясь в влажное, урчащее бульканье.

Отец.

Он почти вплотную стоит за спиной Харта, одной рукой удерживая его за воротник, а другой совершая резкое, короткое движение под углом. Блеснувшее лезвие вонзается в горло, вспарывая кожу и артерии, из которых густым потоком брызжет кровь. Несколько капель попадает мне на лицо. Я вздрагиваю, машинально стираю её с губ, чувствуя солёный металлический привкус. Истошно закричав, зажимаю трясущимися ладонями рот и отползаю назад, с ужасом наблюдая, как папа вытаскивает нож и вонзает снова. По самую рукоять.

Хруст шейных позвонков смешивается с утробным рычанием отца и предсмертными хрипами Харта. Теодор бессильно заваливается на спину, пытается повернуть голову, но мышцы уже не слушаются. Рот приоткрыт, зубы в крови, глаза ещё открыты — но в них уже нет ни ярости, ни высокомерия. Только пустота.

Отец снова бьёт. На этот раз — ниже, как мясник, точно знающий, куда наносить последний удар. Кровь хлещет сильнее, расползаясь маслянистой лужей по полу.

— Ты… сдохнешь… первым… — выдыхает отец, но это уже не угроза. Это приведенный в действие приговор.

Я не слышу собственного дыхания. Я не слышу ничего. Только далёкое, мерное тиканье старинных часов и монотонное постукивание металлических шариков на столе.

— Что ты наделал, папа, — всхлипываю я, убрав окровавленные руки от лица. — Что же ты наделал… Зачем?

Голос мой ломается, превращаясь в глухой стон. Тело сотрясает крупная дрожь, такая сильная, что зубы начинают выбивать дробь. Не могу поверить, что происходящее не страшный сон. Разум отрицает чудовищную действительность, но густой запах смерти слишком реален, чтобы надеяться на спасительное пробуждение.

Папа не смотрит на меня, взгляд полностью расфокусирован. Возвышаясь над телом Харта, он тяжело и надрывно дышит, словно только что вынырнул из ледяной воды. На лице застыл свирепый оскал, в горящих глазах — безумное удовлетворение. Одежда и руки залиты кровью, пальцы по-прежнему крепко сжимают нож. Каждая мышца напряжена и готова к новому броску.

Он не закончил…

И это осознание вызывает очередной адреналиновый взрыв, запустивший резервный источник сил. Я быстро поднимаюсь на ноги и осторожно приближаюсь. О том, что папа может наброситься и на меня, стараюсь не думать. Действую на инстинктах.

— Папа, пожалуйста, отдай мне нож, — отчаянно умоляю я, протягивая руку. — Прошу тебя… хватит. Ты пугаешь меня.

— Ты не понимаешь… — хриплым неузнаваемым голосом отвечает отец. — Мне больше нечего терять. — мотнув головой, он отступает назад. — Я уничтожу их всех. Все их логово. Иначе они не отпустят тебя. Я должен, Ева… — в его глазах мелькает смертельная усталость. — Прости меня, милая.

Папа нежно, как раньше, касается моей щеки окровавленными пальцами и решительно разворачивается.

Мой взгляд мечется в сторону мужа, все так же восседающего в своем кресле. Поза расслабленная, руки спокойно лежат на подлокотниках. Ни единого признака паники или страха. В черных глазах полный штиль, выражение лица безучастное, губы плотно сжаты.

— Саша, сделай что-нибудь! Ты же можешь! — с моих губ слетает мучительная мольба. — Почему ты ни черта не делаешь?

Александр чуть наклоняет голову, устремив сосредоточенный, почти хирургический взгляд на моего отца, вплотную приблизившегося к столу. Метнувшись следом, я пытаюсь его удержать, вцепившись пальцами в пиджак на его спине, но папа отбрасывает меня с силой, которую я никогда в нем не замечала.

— Ты ведь видишь, что он не в себе! — снова взываю к Сашиному здравому смыслу. К его профессионализму. Если кто и способен убедить папу бросить нож, то только он.

— Олег, — я вздрагиваю, услышав наконец глубокий, обволакивающий голос мужа. — Ева напугана, она просит тебя остановиться. Ей очень страшно, Олег. Намного страшнее, чем двадцать лет назад, — слова звучат бескомпромиссно и уверенно, но при этом не пытаются продавить. — Ты же не хочешь, чтобы она снова сломалась? Кто поможет ей потом? Кто защитит?

Слова попадают в цель. Папа замирает. Мышцы на его спине каменеют.

— Харт был подонком и переступил черту, — продолжает Саша мягким, пронизанным пониманием тоном. — Ты его наказал, и я не осуждаю тебя за это. Она тоже простит. Со временем… Примет и простит, но подумай, как Ева будет жить дальше, если ты убьёшь меня на ее глазах? Моя смерть ничего не решит. Ева останется здесь. С ними. Одна.

Я вижу, как рука отца с зажатым в пальцах оружием начинает мелко дрожать. Чувствую его внутреннюю борьбу и почти не дышу, мысленно умоляя папу отступить, прекратить этот бесконечный кошмар.

— Олег. Посмотри на неё. Посмотри, как ей больно. Она нуждается в тебе сейчас больше, чем когда-либо. Не в убийце. В отце, — Саша медленно поднимается из кресла и, обогнув стол, бесстрашно сокращает разделяющее их расстояние. — Ты еще можешь все исправить. Прими верное решение, а я обещаю, что Ева покинет это место абсолютно свободной. От всех нас.

— Как я могу верить твоим обещаниям, если ты ни одно не сдержал? — презрительно бросает отец, сдавливая рукоятку узкого ножа, но в его голосе уже нет прежней звериной ярости. — Ты сделал с ней то же, что и с остальными, — потерянно хрипит он.

— Так было нужно, — спокойно отвечает Саша. — Иначе ты бы не признался.

Папа рвано втягивает воздух.

— В чём… признался?

Несколько бесконечно долгих секунд они смотрят друг другу в