Соседи давно разбрелись по пляжным клубам и барам, и я совсем одна в этом уютном уголке тропического рая. Рядом на столике — стакан с уже растаявшим льдом, телефон, ноутбук и толстая книга в твердой обложке. Нет, это не «Путь Феникса», — его я оставила там, в прежней жизни.

Поежившись от промелькнувшего воспоминания, я неосознанно провожу пальцами по шее, пытаясь нащупать следы удавки, и облегченно выдыхаю, убедившись, что моя кожа такая же гладкая, как и с утра. Синяки и ссадины давно сошли, только тени под глазами выдают мою безуспешную борьбу с бессонницей. С пары метров, при удачном освещении, я выгляжу почти «нормальной» и даже немного счастливой. На этом и построен любой приличный макияж: замазать, выровнять, сделать вид.

Свобода тоже из этой серии.

Новый паспорт с другим именем хранится в служебном сейфе у управляющего виллами. Новые карточки, новый адрес, новая подпись под контрактом на удалённую работу.

С недавних пор я числюсь корректором в небольшом онлайн-издательстве, правлю тексты и возвращаю их обратно. Рутинная, ничем не выделяющаяся деятельность, а самое главное — противоположная тому, чем я занималась раньше. К тому же отлично помогает разгрузить голову, скоротать бессонные ночи и заглушить удушающее одиночество… хотя бы на несколько часов.

Вокруг все чужое и непривычное: климат, язык, лица, праздники, темп жизни и даже вера. Никто не знает, кто я такая и что оставила за спиной.

Иногда мне кажется, что и я не знаю.

Сделав глоток воды, я мысленно возвращаюсь в тот страшный день, когда моя жизнь в очередной раз раскололась на до и после. Вспоминаю, как Саша завернул меня в свой пиджак и вынес из оскверненного кабинета. Позже, уже в нашей комнате, он осторожно смыл с меня кровь, высушил и расчесал волосы, надел удобный спортивный костюм с высоким воротником и отвёз туда, где «искал тишину».

Этот дом… Огромный, тёплый и уютный, без строгого минимализма и стерильного порядка. Большие светлые спальни, естественные живые цвета, классическая просторная кухня с панорамными окнами и живописным видом на озеро. В гостиной настоящий камин, на полках дизайнерские безделушки, в шкафах мои вещи, заботливо развешанные по цветам и сезонам.

Дом выглядел так, словно Саша заглянул в мои мечты и срисовал их по памяти, чтобы спустя год или два воссоздать в реальности… и подарить другой версии меня, более счастливой, спокойной, живущей нормальной жизнью. Той, кем я уже никогда не стану.

В тот вечер я цеплялась за него, как утопающий за обломок корабля, попавшего в сокрушительный шторм. Я плакала, умоляла остаться, готовая как отец опуститься на колени и целовать его руки. Слава Богу, моего благоразумия и гордости хватило, чтобы не закончить нашу трагичную историю на такой унизительной жалкой ноте.

Напоследок Саша ласково провёл ладонью по моей щеке и с пронзительной нежностью прошептал:

— Когда-нибудь ты будешь вспоминать обо мне с проклятием. А я… я буду помнить тебя, как самое лучшее, что случилось со мной.

И он ушёл. Я не побежала за ним, не смогла сдвинуться. Стояла, отрешённо уставившись взглядом в закрытую дверь, не чувствуя ни органов, ни костей, ни эмоций. Только выжженную пустоту, что остаётся после пожара, когда дом ещё стоит, но внутри — одни чёрные стены.

Первый месяц я бродила по комнатам как призрак. Не ела, почти не спала, не включала свет. Часами сидела на кухне, смотрела на чёрное озеро за окном и прислушивалась к тишине, в которой мне всё время мерещились его шаги. Не могла заставить себя принять душ. Не могла заплакать. Слёзы застряли где-то в груди, превращаясь в тупую, непрекращающуюся боль.

Я ничего не могла. Ни думать, ни анализировать, ни выяснять, куда забрали отца и что с ним сейчас. Все, на что я была тогда способна, — самозабвенно страдать и бесконечно жалеть себя.

Я жила в ожидании. Звонка. Сообщения. Щелчка замка. Любого знака, что он вернётся, передумает, вспомнит. Что всё это — тест, манипуляция, игра. А я же хорошая ученица, я умею играть по правилам.

Тишина была единственным ответом.

Конец пришёл с курьером.

Обычная плотная папка, ничего особенного. А внутри бумаги на развод, новый паспорт и полный пакет документов на дом. Только мой. Без возможности отзыва. Штампы, подписи, печати. Так дотошно оформляют только смерть.

Что-то внутри меня тихо щёлкнуло, а потом шарахнуло с такой мощью, словно через мое тело пропустили разряд в тысячу ватт. Свет моргнул, но не погас, а вспыхнул ярче, заставив меня, наконец, прозреть, увидеть себя со стороны и ужаснуться.

Я позвонила риелтору. Выставила дом на продажу. Выбрала страну, где мы с Сашей никогда не были. Специально нашла такую точку на карте: без общих воспоминаний, без маршрутов, по которым он мог бы меня найти.

И улетела.

Саша сдержал данное моему отцу обещание. В этом, как ни странно, я не сомневалась. Меня действительно отпустили. Без цепей. Без обязательств. Без контроля. За шесть месяцев никто из прошлой жизни не пытался связаться со мной, кроме медсестры из специализированной психиатрической клиники, где содержится отец. Контакт с ней сохранился благодаря участию его лечащего врача. Сам он мне не написал ни разу.

Наверное, это к лучшему.

Я снова подношу стакан к губам, делаю маленький глоток. Лёд уже почти растаял, сок тёплый, липкий. Пальцы пахнут цитрусом и кремом от солнца. Если закрыть глаза и отключить голову, можно представить, что жизнь удалась.

Если закрыть.

Я не закрываю.

За последние полгода я много раз пыталась разложить всё по полочкам. Как учили в университете и как любил это делать мой бывший муж: факты, выводы, гипотезы.

Факт первый: Теодор Харт мёртв.

Факт второй: мой отец убил его у меня на глазах. И он же со зверской жестокостью убил четырех глашатаев Ordo Simetra, но судили его только за последнее преступление. Остальные так и остались нераскрытыми.

Факт третий: Олег Костров признан невменяемым на момент убийства Теодора Харта и проходит принудительное лечение в судебно-психиатрической клинике.

Документы я читала. От корки до корки. Сканированные заключения, справки, копии каких-то внутренних распоряжений.

«Пациент О.К. демонстрирует устойчивую ремиссию при медикаментозной поддержке…»

«Предпосылки к эпизодам диссоциативных нарушений…»

«Фиксация на фигуре дочери, выраженный защитный компонент…»

К этим формальным строчкам прилагался краткий анамнез — сухой, отчуждённый, но пугающе точный. Врачи фиксировали раннюю травматизацию: утрату обоих родителей вследствие алкогольного отравления, последующее попадание