Далее — тяжелая юность, хроническая нехватка денег, случайные подработки, формирование зависимого поведения. К двадцати годам — алкоголь как способ самообезболивания, к тридцати — развалившийся брак, измена жены и её гибель в аварии, которую он пережил как личную кару.

Психиатры описывали устойчивое чувство вины, многолетнее самонаказание, попытки «искупить» прошлые ошибки, усиливающееся по мере взросления дочери. Внутренний конфликт формировался из сочетания любви, страха потерять и убеждённости, что он «недостаточно хороший отец».

И всё это выглядело правдоподобно, пока я не дошла до абзаца, где врачи объясняли причину убийства Харта.

«Убийство совершено в состоянии аффективного взрыва на фоне длительного напряжения, вызванного убеждённостью пациента, что потеря контроля над ситуацией приведёт к гибели дочери. На момент инцидента у пациента сформировалась искажённая когнитивная связка: фигура Т. Х. воспринималась как источник угрозы её жизни и моральной безопасности.»

Вот и всё объяснение.

Ни слова о влиянии клуба на психику отца, убитых женщинах и ритуальных паттернах. Обо всём, что сделало бы картину другой — опасной, неудобной, слишком насыщенной деталями, которые нельзя вписать в официальную версию.

И, разумеется, не было ни единого упоминания об иглах. Если остальное я могла как-то для себя объяснить, то этот холодный медицинский след выбивался из всей картины.

Папа никогда не работал в больнице и ни разу не упоминал, что кто-то в его семье был связан с медициной. В прошлом отца нет ни одного места, откуда мог бы взяться этот маниакальный ритуал и филигранная аккуратность, которым не учат в детдоме и не приобретают на случайных подработках?

Факт четвертый: Саша остался в клубе. Стал одним из них, тем самым заплатив за мою свободу.

Он по-прежнему практикует, ведет подкасты, пишет книги и колесит по миру, участвуя в международных симпозиумах и конференциях. Выглядит все так же бесподобно, поражая зрителей своей харизмой и мужским обаянием. Но что на самом деле скрывается за его широкой белозубой улыбкой, может знать только он. И только он.

За годы совместной жизни и даже с учетом вернувшейся памяти мне так и не удалось хотя бы на миллиметр приблизиться к разгадке его личности. Тьма в черных безднах его глаз оказалась слишком глубока и непостижима. Я почти утонула в ней, но он не дал… не позволил достать до дна.

Иногда по ночам, в том странном состоянии между сном и явью, я почти чувствую, что Саша сидит рядом. Так же, как в кабинете своей матери: откинувшись в кресле, усталый и внимательный. И произносит своим ровным, уверенным голосом:

«Ты же сама хотела, чтобы всё закончилось».

Я хотела. Да.

Хотела ли я этого так — отдельный вопрос.

Телефон тихо вибрирует на столике. Экран вспыхивает, вырывая меня из вязких мыслей. Тема письма подсвечена жирным шрифтом:

Клинический отчёт. Олег Петрович К.

Горло пересыхает. Я несколько секунд смотрю на строчку, не решаясь открыть сообщение. Пальцы подрагивают — не так сильно, как раньше, но достаточно, чтобы крышка телефона ударилась о пластик.

Вдох — выдох. Я медленно считаю до десяти. Потом в обратном порядке. Иногда помогает. Иногда — нет. Сейчас помогает ровно настолько, чтобы я смогла коснуться экрана.

Письмо короткое и лаконичное:

«Доброго времени суток!

Состояние вашего отца остаётся стабильным. Он демонстрирует готовность к дальнейшей работе с чувством вины и агрессией. Отмечается снижение интенсивности навязчивых воспоминаний, связанных с событиями шестимесячной давности.

Согласно последнему интервью, он всё ещё убеждён, что действовал из стремления защитить вас любой ценой.

Это хороший знак.

С уважением, лечащий врач А.Д.»

А.Д.

Я перечитываю инициалы несколько раз, пытаясь выудить из них скрытый смысл. Пальцы немеют.

Он написал. Сам. Сухо, аккуратно, подчеркнуто официально.

Первое личное сообщение за полгода.

Что это?

Разовая формальность?

Попытка напомнить о себе?

Какой-то тайный знак?

Закрываю письмо и откидываюсь на шезлонг. Где-то недалеко рычат моторы байков, хлопают двери вилл, кто-то смеётся, плескается в бассейне. Жизнь идёт своим чередом, как будто в параллельной вселенной.

Заблокировав все «зачем» и «почему», я возвращаюсь к простой аналитике. Если Саша по-прежнему контролирует лечение отца, значит он продолжает контролировать и историю. Историю, где мой отец — серийный убийца. А сам Саша — тот, кто его вовремя «остановил» и «спас» меня.

Удобный сценарий. Накатанный. С красивыми формулировками и подписью А.Д. внизу.

Меня знобит, несмотря на жару. Я обхватываю себя за плечи, скользнув ладонями по голым рукам. Поднимаюсь выше, запускаю пальцы под влажные волосы, касаюсь старых шрамов. Я больше не стесняюсь их, ведь те, что я ношу в душе и памяти, намного глубже и страшнее.

Мозг начинает работать в усиленном режиме. Если убрать все вербальные конструкции, остаётся одно: Единственный человек, который может подтвердить или опровергнуть версию Саши, находится под действием сильных препаратов. И полностью от него зависит.

Я встаю, подхожу к перилам и опираюсь на них, глядя в тёмную массу воды. Она кажется вязкой, как нефть, хотя я точно знаю — это просто ночь и отсутствие света.

Я думала, что уехав на другой конец планеты, навсегда вырвусь из орбиты Ordo Simetra. Что расстояние разрежет невидимые нити, которыми меня хотели привязать.

Но нити оказались не снаружи.

Они внутри.

В словах, которым я привыкла доверять. В формулировках, которые только звучат «логично». В голосе, который я до сих пор слышу в голове, когда пытаюсь принять хоть какое-то решение.

Факт пятый: Ритуальные убийства женщин прекратились.

Самый сомнительный. Полгода — смехотворный срок, чтобы делать выводы.

Для обывателя это может выглядеть как завершение серии, но любой криминолог скажет, что многие серийные преступники выдерживают длительные латентные периоды, когда импульс временно снижается, а активность замирает.

У таких пауз есть десятки причин: смена места жительства, наблюдение за делом, пересечение с новым объектом привязанности, страх быть раскрытым, новый стрессовый триггер или, наоборот, временная стабилизация, дающая ложный эффект «исчезновения». Полгода легко вписываются в этот паттерн. Слишком мало, чтобы заявлять о конце цикла.

Я ещё думаю об этом, когда замечаю движение на дорожке. Свет от фонаря мягко вырывает из темноты знакомую фигуру управляющего. Он поднимается по ступеням, держа в руках маленькую аккуратно перевязанную коробочку.

— Добрый вечер, мисс, — с неизменной приветливой улыбкой приветствует он на ломаном английском. — Простите, что отвлекаю. Курьер только что оставил для вас на ресепшн.

Уважительно склонив голову, мужчина протягивает коробочку двумя руками.

— Если что-то понадобится — дайте знать, — добавляет он мягко и тактично удаляется.

Оставшись одна, я растерянно верчу посылку в