– А что? Неплохая мысль!

Я приблизился к Клейну и ухватил его за руку. Отпечатки пальцев мне раньше брать не приходилось, но я частенько видел, как это делается, и пошел на блеф. Я начал покрывать чернилами подушечки пальцев Клейна и понял, что взялся неправильно – мои собственные пальцы тоже запачкались.

Это охладило мой пыл. У Клейна были слишком гладкие подушечки пальцев – точнее, слишком скользкие, без той легкой шероховатости, которой обладает живая плоть. Я перевернул его руку так быстро, что едва не причинил ему боль, и взглянул на пальцы. Не знаю, что я ожидал увидеть, но не обнаружил совершенно ничего – ничего такого, о чем стоило говорить.

– Фелс, – позвал я. – Взгляните.

Он забыл про свои оскорбленные чувства и склонился над рукой Клейна.

– Я пере… – начал было он, но следующие несколько минут мы с ним занимались тем, что сбивали Клейна с ног и сидели на нем, в то время как О’Хара успокаивал Фарра, который тоже вдруг перешел к активным действиям.

Когда все утихомирилось, Фелс внимательно осмотрел руки Клейна, поскребывая ногтем его пальцы.

Он вскочил, оставив меня удерживать драчуна, и, пропустив мимо ушей мое «Так что это?», достал тряпочку и какую-то жидкость, а затем тщательно отмыл пальцы Клейна. Мы сняли отпечатки снова. Они совпали с теми кровавыми из дома Гровера!

После этого мы все сели и славно побеседовали.

– Я же говорил, у Генни была заваруха с Уолдменом, – приступил Клейн, когда они с Фарром решили сознаться. Больше им ничего не оставалось. – И сказал, что он взял верх, потому как Уолдмен скрылся. Короче, Генни с ним расправился – пристрелил ночью и похоронил. А я все видел. Гровер в те деньки был редкостный мерзавец, буйный мачо. Грызню с таким затевать себе дороже. Так что я держал язык за зубами. Но когда Гровер разбогател и постарел, он сделался слабаком – так со многими бывает. Видать, из-за той истории у него стали кошки на душе скрести. Года четыре назад я ненароком столкнулся с ним в Нью-Йорке и живо расчухал, что теперь он совсем робкий. Гровер разнылся, что никак не может забыть, какое лицо было у Уолдмена, когда его порешил. Я рискнул и содрал с Генни пару тысяч. Они достались мне без всякого труда, и с тех пор я, когда оказывался на мели, шел к нему или слал весточку, и он раскошеливался. Но я старался сильно не давить. Не забыл, каким подонком он был в прежние деньки, и не хотел спустить его с цепи. Но в конце концов все же перегнул палку.

– Продолжай, – сказал О’Хара.

– Я звякнул ему в прошлую пятницу – так, мол, и так, нужны деньжата. Он ответил, что перезвонит – скажет, где мы следующим вечером встретимся. И позвонил в субботу, где-то полдесятого: приходи, дескать, прямо домой. Ну я и двинул туда. Он встретил у входа, провел наверх и выдал десять тысяч. Я сказал ему то же, что и всегда, – мол, донимаю в последний раз. Это его обрадовало. Вообще-то, я хотел уйти сразу, но на него вдруг напала болтливость. Короче, он задержал меня там на полчаса или около того. Пустой треп о людях, которых мы когда-то знавали в захолустьях. Потом я задергался – у него появился такой же взгляд, как в молодости. И вдруг он совсем взбесился, кинулся на меня. Схватил за горло и растянул поперек стола. Там-то я и нашарил латунный нож. Тут уж было – или я, или Генни. Ничего не оставалось, как пустить его в расход. Я ударил ножом и вернулся в гостиницу.

На следующий день газеты только об убийстве и писали. И все твердили о кровавых отпечатках пальцев. Это же был мой приговор! Я ведь не просек сразу про отпечатки и наляпал их там повсюду. Вот тут-то я и сдрейфил. Где-нибудь в бумагах у Генни могло быть записано мое имя, а то и сохранились письма с телеграммами, хотя уж в них-то я слова подбирал. Короче, я расчухал, что полиция рано или поздно захочет меня поспрашивать. А ведь мои пальцы подходят к кровавым отпечаткам и у меня нет той штуки, которую Фарр зовет «алиби».

– Вот мы добрались и до Фарра, – вставил я.

– Да, тогда-то я о нем и вспомнил. Я знал, что на Востоке он был докой по отпечаткам пальцев, и помнил его адрес. Так что я решил рискнуть – рванул к нему и выложил все как на духу. Мы обмозговали, что делать дальше. Он сказал, что поработает над моими пальцами, я приду сюда к вам и распишу в красках дела былые – мы продумали, что надо говорить. С меня снимут отпечатки, и после мне ничего не будет грозить, даже если просочится что-то про наши с Генни дела.

Фарр чем-то намазал мои пальцы, велел ни к чему не прикасаться и рук никому не пожимать. Я притащился сюда, и все выпало в масть. А потом этот толстый коротыш, – Клейн имел в виду меня, – заявился прошлой ночью в гостиницу и рассказал по доброте душевной все, что думал обо мне и Генни. И напоследок посоветовал зайти утром сюда. Я двинул к Фарру, чтобы он посоветовал: мне когти рвать или сидеть ровно. Фарр сказал: «Сиди ровно», так что я остался у него на ночь и он к утру подготовил мои руки. Вот и весь сказ!

Фелс повернулся к Фарру:

– Я уже встречал поддельные отпечатки пальцев, но таких хороших – никогда. Как вы их сделали?

Эти умники – народ забавный. Фарру грозил нехилый тюремный срок за «соучастие после события преступления», но от восхищенного тона Фелса он весь озарился и с гордостью ответил:

– Очень просто! Я нашел человека, чьих отпечатков пальцев, как мне было известно, нет ни в одной полицейской картотеке, – не хотелось ни в чем сплоховать. Я взял у него отпечатки и поместил каждый на медную пластинку, какую применяют в обычной фототипии, но вытравил поглубже. Потом намазал пальцы Клейна желатином – так, чтобы покрыть все узоры на подушечках – и прижал их к пластинкам. Благодаря этому методу получились даже поры, и…

Через десять минут я покинул бюро, а Фарр и Фелс продолжали сидеть бок о бок и нести всякий вздор, точно пташки, ладно спевшиеся друг