— Где она? У себя?

— У Реми. Мы все сейчас там: и Лиз, и брат Жана-Франсуа с женой. Сейчас еще один брат приедет. Реми и Шанталь забрали Лиз к себе, она была в шоке… А тут еще полиция со своими вопросами. Фликам же наплевать на чувства людей, их только свое интересует. Сколько они меня из-за Клотильды мучили! У меня сердце кровью обливается, а они: «Когда вы ее видели в последний раз?»

— Как сейчас Лиз? — перебил Норов.

— Получше немного. Но, между нами, Реми с Шанталь боятся, что она тоже наложит на себя руки. Ты же знаешь, как она его любила! Тут и Эрик, и Пьер, ну дьякон из Кастельно. Нет только родителей Клотильды, они остались с Мелиссой. Господи, я не представляю, как сказать об этом девочке! Сначала мать, потом отец! Она же теперь совсем сирота! У нее никого нет, кроме меня!

Голос его дрогнул, он шмыгнул носом.

— Я скоро приеду, — сказал Норов.

— Ага. Спасибо, Поль. Уже весь Кастельно знает. Многие звонят, хотят приехать, но Лиз сейчас не может видеть посторонних. Поль, я сам, как в бреду…

Норов отключился, не дослушав.

***

Верочка оказалась хорошей матерью, заботливой, любящей и терпеливой. Кормить ребенка она, правда, перестала довольно быстро, уверяя, что ей не хватало молока. Норов подозревал, что истинная причина заключалась в том, что ей хотелось сберечь грудь, но спорить не стал. Он знал, как она боится потерять привлекательность и ему разонравиться, — в конце концов, это было даже трогательно. Зато в остальном она была безупречна.

Заниматься с Ванькой она могла часами, ее это нисколько не утомляло и не раздражало. Не переставая улыбаться, она ласково разговаривала с ребенком, давала игрушки, меняла пеленки, кормила, так что няня добродушно ворчала, что Верочка заставляет ее сидеть, сложа руки, прямо хоть ложись рядом да спи. Когда мальчик немного подрос, Верочка играла с ним, читала вслух детские книжки, показывала картинки, объясняла их. Она никогда не повышала на Ваньку голос.

Ванька ее обожал. Когда, вернувшись после дневной поездки в город, она входила в его комнату, где он играл с няней, его охватывал настоящий восторг. Он вскакивал, принимался радостно смеяться, издавал какие-то гортанные звуки, суетился, топтался на месте, потешно взмахивая руками, — как будто от обрушившегося на него счастья забывал, как правильно начать движение, и наконец вперевалку торопливо ковылял к ней.

Ванька рос светловолосым, сероглазым, худеньким, болезненным, но очень красивым мальчиком. Его хрупкость придавала его красоте нечто воздушное, ангельское. Болел он часто, постоянно простывал, осенью и зимой, его маленький носик был заложен. К высокой температуре, сопровождавшей детские заболевания, Норов никак не мог привыкнуть и, едва взглянув на градусник и увидев 38 с половиной, пугался и требовал немедленно вызвать врача. Верочка, в конце концов, запретила няне говорить ему правду.

Вероятно, из-за того что Верочка в последние месяцы беременности ела много клубники, у Ваньки рано развилась аллергия. Весной при цветении он задыхался; иногда приступы были такими тяжелыми, что приходилось вызывать скорую помощь. Его лечил лучший аллерголог области, которому Норов платил ежемесячный оклад, но недуг не проходил. Ваньке требовалась особая строгая диета и регулярные поездки к морю.

И все же, несмотря на частые болезни, на всевозможные лекарства, которыми его постоянно пичкали врачи, на уколы, от которых он плакал и которых боялся, нрав у Ваньки оставался веселым и добродушным. Унаследовав от матери смешливость, он хохотал часто и так заразительно, что взрослые, глядя на него, тоже невольно начинали улыбаться.

Спокойно сидеть на месте он не мог. Во время семейных завтраков он крутился по сторонам, весь перемазывался кашей. Няня, вытирая ему лицо, ласково выговаривала:

— Что ж ты все вертишься? Смотри, как папа хорошо сидит! Спокойно, как полагается. А ты в кого такой непоседа?

— В маму, — отзывался Норов. — С той, бывало, ну никакого сладу! Ее бабушка в детстве к стулу привязывала, так она вместе со стулом на танцы убегала.

Верочка, чинно пившая кофе со сливками, не удержавшись, прыскала. Ванька, хотя и не понимал шутки, видя, что мать смеется, тут же заливался радостным звонким смехом; няня сдержанно улыбалась. Норов, любуясь на жену и сына, радовался про себя их красоте, веселости и сходству.

Он и сам охотно возился с Ванькой, играл с ним в догонялки и прятки; поймав, тискал, щекотал, подбрасывал наверх и ловил. Ванька питал настоящую страсть к маленьким машинкам, которых у него собралась целая коллекция; он расставлял их на полу в одному ему понятном порядке и Норов ему ассистировал. Отца Ванька любил, хотя, конечно, не так, как мать, и слегка побаивался. Если ему случалось раскапризничаться, достаточно было Норову нахмуриться, как мальчик сразу затихал.

Норов и Верочка по-прежнему активно участвовали в светской жизни Саратова: посещали праздничные мероприятия и концерты, присутствовали на открытиях и выставках. Верочке нравилось быть в центре внимания, наряжаться, фотографироваться; она огорчалась, если из-за работы Норова или болезни Ваньки им приходилось пропускать что-нибудь значительное. Ее детское простодушное тщеславие забавляло Норова, он находил Верочку очаровательной.

***

Няней у Ваньки была добрая пожилая женщина, бывшая учительница начальных классов, вышедшая на пенсию. К Ваньке она питала материнскую привязанность. Она находилась при нем днем, а на ночь ее отвозили домой. Спал Ванька плохо: просыпался каждые два часа и принимался плакать, так что Верочке приходилось ночи напролет проводить в детской, возле его кроватки. Порой ей удавалось немного подремать на маленьком диванчике, иногда она и вовсе устраивалась на полу, свернувшись калачиком на ковре. Она не высыпалась, очень уставала, но никогда не жаловалась. Несколько раз она засыпала стоя, просто проваливалась в сон; однажды на каком-то официальном празднике Норов едва успел ее подхватить, иначе она бы упала.

Ваньке взяли ночную няню, но полностью от ночных бдений Верочку это не избавило. Она по-прежнему на ночь перебиралась в детскую, и на протесты Норова виновато объясняла, что Ванька, проснувшись, пугается посторонней женщины, а с Верочкой засыпает быстрее.

Но дело было не только в Ваньке. Их брак, казавшийся со стороны идиллическим, на самом деле переживал первые серьезные проблемы. После родов физическая близость между ними возобновилась, но для того, чтобы фигура Верочка пришла в норму, требовалось время. К спорту Верочка не была приучена, и, хотя у нее был индивидуальный инструктор в спортивном клубе и она посещала какие-то дорогостоящие процедуры, включавшие ванны и массажи, процесс восстановления шел не так быстро, как ей бы хотелось. Верочке казалось, что растяжки на животе уродуют