— Мало читает?

— По-моему, вообще не читает. Но очень хорошая, добрая, мягкая, — домашняя. Акулы пера из нее точно не получится, смелости нет и писать не умеет. Даже не представляю, как ее на факультет журналистики взяли. Но на секретарскую работу сгодится. Кстати, она, кажется, в тебя влюблена.

— Откуда она меня знает?

— Видела по телевизору, слышала о твоих похождениях. К тому же у нас работает ее подруга, собственно, она ее и привела.

Норов начал присматриваться к Верочке. В ней было сантиметров сто семьдесят пять; худоба делала ее изящной и хрупкой. Светло-русые волосы она носила до плеч; они были мягкими и шелковистыми, хотя и не густыми. Круглое лицо анфас казалось простодушным, вероятно из-за носа, — с детской широкой шишечкой, хотя серо-голубые глаза в опушке густых длинных ресниц порой смотрели лукаво. Рот был большим, детским и смешливым. В профиль выражение лица менялось: становилась заметной капризная горбинка носа, а в рисунке полной верхней губы появлялось нечто самолюбивое.

На всех пресс-конференциях Норова и планерках с его участием Верочка садилась в первом ряду и старательно записывала каждое его слово. Однажды он вошел в комнату журналистов, когда Нина диктовала задание. Поздоровавшись, Норов попросил Нину не прерываться и сел рядом с Верочкой. Ее длинные ресницы испуганно вздрогнули. Через ее плечо он заглянул в ее блокнот.

— «Честолюбивый» пишется через «е», а не через «и», — негромко сказал он, указывая ей на ошибку.

Она бросила на него быстрый взгляд и залилась румянцем.

— От слова «честь», — шепотом пояснил он. — «Любить честь».

— А я думала, это — от выражения «чистая любовь», — пробормотала она, пунцовая.

Перед тем как уйти, Норов отвел Нину в сторону.

— Отдай мне ее в помощники, — попросил он. — Ну, хотя бы на время стажировки.

— Ну вот! — засмеялась она. — Ты уже увлекся! Быстро же.

— Вовсе нет. С чего ты взяла?

— Как будто я тебя не знаю!

— Можно подумать, знаешь! — проворчал он.

Подобно большинству людей, он не любил, когда его разгадывали.

***

— Ты уже в курсе? — подозрительно спросила мать, услышав его голос.

— В курсе чего, мам? — он попробовал притвориться.

— Того, что я выхожу на работу! — отчеканила она.

— Да, — сдался он.

— Откуда?

— Мне Катя сказала.

— А она откуда знает?

— Ей сообщили из департамента.

— Ну конечно! — недовольно хмыкнула мать. — Я могла бы догадаться. У нее же там полно знакомых. Дурацкий город, провинция, ничего не скроешь! — Она рассердилась.

— В этом есть хорошие стороны, мам, — примирительно заметил он.

— Какие, интересно?

— Ну… честно говоря, не знаю. Но ты всегда твердила, что во всем есть свои хорошие стороны.

— Надеюсь, ты не собираешься меня отговаривать?

— Это бесполезно, да?

— Совершенно! Я взрослый человек, и отдаю себе отчет в своих поступках.

— И очень компромиссный.

— С чего ты взял? — удивилась она.

— Ты сама мне об этом сказала.

— Когда?

— Здесь, во Франции.

— А, — она была озадачена. — Ну, да… в общем-то, да.

— Еще я хотел тебе напомнить, что загробной жизни не существует.

— Почему ты так уверен?

— Так учит коммунистическая партия.

— Партия тоже порой ошибается. Просто я подумала, что если кому-то надо умирать, то пусть это лучше буду я. Я свое пожила.

— Хуже, мам, — возразил он.

— Почему хуже?

— Потому что я тебя люблю, а других — нет.

Она вновь хмыкнула, на сей раз — с удовлетворением.

— Людей надо любить, — произнесла она назидательно.

— У меня на этот счет другое мнение, — сказал Норов. — Но я не стану спорить. Люби.

— Ты одобряешь мой поступок? — голос ее зазвучал требовательно.

— Как тебе ответить, мам? Я переживаю за тебя, ты уж извини, за неуместную сентиментальность.

— Не такую уж и неуместную, — чуть смягчилась она. — Я все-таки твоя мать.

— Но решение достойное.

— Правильное, — поправила она и замолчала.

— Я немного боюсь, — вдруг призналась она. В телефоне было слышно, как она прерывисто вздохнула. — Стыдно, но… побаиваюсь… Да.

— Понятно, мам, — сказал он. — Совсем не стыдно. Все-таки это — смерть.

— А ты боишься смерти? Ну, иногда?

— Да, мам. Иногда боюсь.

Она обрадовалась.

— Ну вот и хорошо! Я имею в виду, хорошо, что мы понимаем друг друга. Ведь мы с тобой такие разные; ты — мужчина, воин, а я… Знаешь, я еще хотела тебе сказать, — ее голос предательски дрогнул. — Нет, потом… Не сейчас. Ну ладно, пока. Целую.

Должно быть, она считала слабостью сказать «люблю».

***

Городская дума, доставшаяся в наследство Осинкину и Норову, почти сплошь состояла из сторонников Мордашова и прежнего мэра. Путем переговоров с депутатами, назначений их на разные должности, удовлетворения их шкурных ходатайств и прочих маневров удалось перетащить на свою сторону примерно треть, но большинство все еще оставалось враждебным и голосовало по указке губернатора, всячески мешая деятельности новой администрации. Противостояние достигло своей наивысшей точки, когда решалась судьба плана застройки города.

Главным злом для архитектурного облика Саратова являлась начатая во времена Ельцина, так называемая, точечная застройка. Разрешения на строительство цинично продавались и покупались; дома возводились как попало, высотки соседствовали с одноэтажными хибарами; здания лепили вплотную, в нарушение всех норм, так, что жители противоположных домов, выйдя на балкон, могли при желании пожать друг другу руку. Типовые торговые центры возникали в исторических кварталах; старинные особняки не реставрировались, а безжалостно сносились.

Зато такой подход позволял застройщикам осваивать приглянувшиеся районы и обогащал чиновников, берущих взятки. Новая городская администрация была решительно настроена с этим покончить. Распоряжением Осинкина при городском департаменте строительства создали комиссию, в которую вошли лучшие местные архитекторы и строители, привлекли также известных специалистов из Москвы и Петербурга. Комиссии поручили разработать генеральный план застройки Саратова.

Крупные строительные корпорации, чьи интересы оказались под угрозой, взволновались. Объединившись для борьбы с общим врагом, вчерашние конкуренты скинулись для подкупа депутатов и прессы. Миша Мордашов, один из самых активных противников нового плана, подключил к заговору своего отца. Мобилизовали главного архитектора области, пару научных институтов, сидящих на областных дотациях, пенсионеров, почетных строителей и сотрудников областного строительного департамента. Все они дружно принялись критиковать работу комиссии, выискивая в ее предложениях недостатки.

Однако, вопреки оказываемому сопротивлению, комиссия, поощряемая Осинкиным и Норовым, за год с небольшим закончила свой труд. Разработанный ею план был продуманным, детальным, содержал интересные и новаторские архитектурные решения, а главное — позволял городу развиваться, сохраняя свое историческое лицо. Им по праву можно было гордиться. Его вынесли на публичное обсуждение, продолжавшееся три месяца, и с учетом небольших поправок представили в городскую думу.

На решающее заседание думы пришли