Телефон скользит в руках, когда я набираю номер. С каждым гудком ее голос все ближе. Где-то там она ждет, чтобы услышать мой.

Я вновь тянусь к шраму, вспоминая, как и когда он у меня появился.

С какой готовностью она полоснула меня по руке.

В сарае было темно, и даже воздух пропитался влагой. Я вжалась спиной в угол, а Марлоу стояла рядом, прекрасная, как никогда. Волнистые пряди прилипли ко лбу, губы влажно блестели от озерной воды.

Я протянула руку, неотрывно глядя на рыбацкий нож в ее согнутой руке. Пальцы уверенно и твердо держали рукоятку из слоновой кости.

Клеймо.

Наши глаза встретились, и на краткий миг мне показалось, что она этого не сделает. Я кивнула, готовясь к боли. В ее глазах мелькнуло удовольствие. Я надеялась, что никогда больше не увижу эти глаза. Когда кровь потекла на пол, не было пронзительной боли.

Я ничего не почувствовала.

– Айла.

Марлоу вырывает меня из воспоминаний. В голосе уверенность. Ясность, которой я намерена ее лишить.

– Все кончено… теперь ты можешь быть спокойна, – говорит она.

Я киваю, будто она меня видит.

– Где ты?..

– Расскажи мне, что случилось, Марлоу, – отчетливо произношу я, надеясь, что каждое слово глубоко засядет в ней, как паразит. – Расскажи, как умер мой муж.

Марлоу не отвечает. Я жду. Я готова ждать вечно.

– Я ведь тебе рассказывала, что не помню, – наконец отвечает она, ровно и бесстрастно.

– Нет, – угрожающе рычу я. То, что я столько времени держала в себе, вот-вот вырвется наружу. – Мне нужна правда.

– Ладно… – Ее голос дрожит. Я втягиваю в себя весь воздух, какой только можно, и замираю. – Ты действительно этого хочешь?

В голосе слезы, но я не верю слезам. Я больше ничему не верю.

– Что ж, тогда слушай, – резко бросает она. – Хочешь правду? Правда в том, что я помню все. Я помню момент смерти Сойера в мельчайших подробностях.

– Марлоу… – начинаю я, но слова не идут из горла. Во мне не осталось ничего, что можно выплеснуть. Я – пустой сосуд страдания.

– Да, – отвечает она. – Ответ на твой вопрос – да…

Да. Да. Да.

Слово звенит у меня в ушах нестерпимо высокой нотой, пока на поверхность вновь не пробивается ее голос.

– Я толкнула его, – говорит Марлоу.

Я закрываю глаза, боль разливается по лицу, обжигает каждую клеточку. Я вижу его. Я вижу Сойера, его стройное тело отлетает от грузовика. Я вижу Марлоу, съежившуюся на земле, где ей и место, наблюдающую со смесью ужаса и очарования за тем, что она сделала. Я чувствую тошнотворное облегчение… облегчение оттого, что причина – в ней. Облегчение оттого, что я могу разорвать ее на части.

– Ты мне веришь? – наконец спрашивает она с такой неземной искренностью и чистотой в голосе, что я едва не швыряю трубку. – Ты веришь, что я могла так с тобой поступить?

Неважно, Марлоу, чему я верю. Уже неважно.

– Ох, Айла…

Теперь моя очередь.

– Ты никогда не спрашивала, что я с ним сделала, – говорю я, чеканя каждое слово.

– Ты о чем?

– О ноже.

Марлоу замолкает.

– Я знаю, – наконец выдыхает она.

В этом выдохе я слышу смирение, которое возвращает меня во времена нашего детства. Мы плещемся в озере, наш смех эхом разносится в воздухе. Горечь от осознания того, кем я стала, разъедает все то, чем я так дорожу.

– Ты так сильно хочешь причинить мне боль, да? – спрашивает она чересчур спокойно.

Нет. Я не хочу причинять тебе боль.

– Что, по-твоему, я сделала с ножом, Марлоу?

Она не отвечает на вопрос. Она ведет свою игру. Игру Марлоу.

Однако в ее голосе слышится дрожь.

– Я хотела посмотреть, что ты сделаешь. Защитишь ли меня, как я защитила тебя, Айла. – Ее голос срывается на моем имени.

Я не ведусь на уловку и продолжаю:

– Думаешь, я от него избавилась? Бросила в водопад? С глаз долой – из сердца вон?

Она не отвечает. Я терпеливо жду. Теперь мне принадлежит все время в мире. В мире, где не осталось больше ничего.

Я хочу, чтобы ты страдала. Чтобы сомнения разъедали тебя до тех пор, пока целиком не поглотят твой разум.

– Или… возможно, я его сохранила. Сохранила, чтобы показать всем, кто ты для меня на самом деле, Марлоу.

– И кто же? Кто я для тебя, Айла? – спрашивает она с деланым безразличием.

Я трогаю рыцаря пальцем и лучезарно улыбаюсь – последняя вспышка света, что еще во мне оставался. Я погасла.

Я – мертвая сестра Марлоу Фин.

Телефон скользит по щеке, когда я отвожу от уха трубку.

– Ох, Марлоу… – нараспев выдыхаю я. На другом конце линии неразборчивые звуки. Я чувствую ее отчаяние, ее потребность услышать ответ. – Неопределенность – ужасная вещь.

Теперь мы квиты, сестра. Нож в обмен на рыцаря.

Благодарности

Эта книга появилась благодаря всем Мони или хальмони в мире. Этой особой для корейцев материнской фигуре – бабушке, матери или как бы вы ее ни называли в своей жизни, – наделенной тихой силой, жертвенностью и не имеющей себе равных в любви к своим чадам. Поколению бесстрашных иммигрантов, чей стойкий дух мы только надеемся сохранить. Мы перед вами в неоплатном долгу.

Моим родителям, Чону и Кён Вон, воплотившим в себе все это и даже больше. Сказать, что я восхищаюсь вашей храбростью, значит, не сказать ничего.

Моей сестре, Дженнифер Грилли: слава богу, что наши сестринские отношения совсем не похожи на те, что описаны в этой книге! Весь год ты была рядом со мной во многих смыслах, и я вечно буду тебе благодарна.

Всему агентству Liza Dawson Associates за поддержку и особенно моему замечательному литературному агенту Рэйчел Бек. Прошло больше четырех лет, а я до сих пор не верю в то, что мне посчастливилось работать с тобой. Твои советы всегда безошибочны, а дружба бесценна. Я надеюсь, не надо говорить, какая ты потрясающая.

Всей замечательной команде Lake Union: эта книга не появилась бы без вас. И, конечно, моему редактору Алисии Клэнси. Твой талант, проницательность и поддержка сделали мои первые шаги в публикации книги такими успешными и легкими.

Всем авторам, писателям, блогерам и членам писательского сообщества, которые придали мне уверенности, когда я в ней нуждалась. Спасибо. Вы – лучики света на этом безумном пути.

Моим прекрасным сыновьям – Престону и Арчеру. Я люблю вас больше, чем вы когда-либо сможете себе представить. Вы два маяка в моей жизни.

Моему Эй