В результате Осинкин, несмотря на все свое терпение, все-таки не выдержал и попросил поездить вместо себя Норова, в надежде, что тому легче удастся наладить контакт. Но ничего хорошего из этого не получилось. Когда губернатор вновь принялся едко прохаживаться насчет саратовской мэрии, а получавшие от него дотации поселковые главы начали угодливо ему подхихикивать, Норов молча поднялся и направился к двери.

— Ты куда? — окликнул его недовольный Мордашов. — Я еще не закончил!

— Надоело вашу херню слушать, — не оборачиваясь, отозвался Норов. — Работы полно, поеду делами заниматься. И не надо мне «тыкать», с водителем своим так разговаривайте.

После этого скандального эпизода, наделавшего много шума в чиновничьих кругах, Осинкин стал посылать на губернаторские совещания Петрова, — тому все было нипочем, губернаторские издевки он сносил с каменным лицом, будто они относились не к нему.

Мордашов, в свою очередь, на городских мероприятиях демонстративно не появлялся, хотя приглашения ему неизменно доставляли. Губернаторская пресса не оставляла новых руководителей города в покое, обвиняя в грехах предыдущего правления. Особенно несправедливыми и обидными были упреки в плохом состоянии дорог, доставшихся им от Пивоварова будто после бомбежки. Привести их в надлежащий вид не было никакой возможности, ибо хотя основная часть средств дорожного фонда состояла из налога собираемого в Саратове, поступали они, согласно федеральному законодательству, в областной бюджет и тратились не на городские дороги, а на областные, поскольку подряды на их ремонт и строительство получал от области Миша Мордашов.

Наведывались к ним с проверками и силовики, не делая тайны из того, кто им давал задание; впрочем, договориться с ними было гораздо легче, чем с губернатором. Получив очередную служебную квартиру или разрешение на коммерческую точку, они мирно убирались восвояси.

Норов дважды встречался с Мишей, пытаясь решить вопрос относительно захваченной недвижимости по-хорошему, без войны. Он предлагал Мише оставить себе четверть от награбленного, а остальное имущество добровольно вернуть городу. В качестве бонуса Норов обещал сохранить за людьми Миши либо похоронку, либо водоканал. Норов готов был подвинуться и до трети, лишь бы избежать конфронтации, но Миша все мирные предложения отвергал. Держался он самоуверенно и разговаривал насмешливо, в духе своего папы, давая понять, что ни помешать ему, ни навредить Норов не сумеет.

***

Жит, в который их привезла Лиз, располагался на опушке леса, в низине, на месте бывшей мельницы; он так и назывался — «Мельница». Он состоял из двух домов, одноэтажного и двухэтажного и еще просторного амбара. Французы, с присущей им любовью к старине, сохранили остов старой мельницы и часть стены, встроив их в дом побольше, а внутри, в качестве декора в одной из комнат — каменные жернова. Деревянные мельничные крылья, давно отвалившиеся, были заменены новыми, и весь ансамбль смотрелся умилительной пасторалью с открытки для туристов.

На площадке перед домами их уже ждал Эрик, приехавший, чтобы помочь дочери разместись гостей. Лиз не без гордости принялась показывать помещения; любопытная Ляля следовала за ней, засыпая ее вопросами на ломаном французском, который Лиз не всегда понимала. Гаврюшкин, как и большинство русских, равнодушный к тому, что не касается денег, покупок и текущего момента, достал мобильник, отыскал место, где связь была получше и, не теряя времени, принялся давать кому-то указания, обильно сдабриваемые матерными междометиями.

Норов счел свою миссию оконченной и попросил Эрика подбросить его домой. Ему хотелось поскорее вернуться к Анне, остаться с ней наедине, расспросить, приласкать…

— Я думал, ты сюда переедешь, с Анной, — укоризненно заговорил Эрик. — Весь вечер вчера возился, до десяти часов. Старался, ква! А ты взял и не переехал!

Он был обижен и не скрывал этого.

— Не сердись. Я люблю тот дом, на горе, — примирительно отозвался Норов. — Ты отлично его построил, будто специально для меня.

— Я не сержусь, но огорчаюсь. Тот тоже неплохой, спору нет, — неохотно признал Эрик. — Но этот лучше, Поль, я тебе точно говорю.

— Чем?

— Да всем! Места больше, раз. Мельница — два. Знаешь сколько ей лет? Триста! Даже больше. В шестьсот каком-то году ее построили, и все это время ею владела одна семья. Да, вот так. А мой отец ее у них купил, потому что там не осталось прямых наследников, а всякие племянники жили в городе. Она еще работала! Представляешь? И стены у нее настоящие. И жернова — настоящие. А еще ручей рядом. Ручей — это же красиво!

— Гора — тоже красиво, — примирительно заметил Норов. — С нее вид лучше.

— А тут разве плохой вид? Отличный вид! Птицы утром поют. Ты даже ручей не посмотрел. Ручей, между прочим, чистый, как стекло. В нем даже рыба водится! Можно рыбачить. И нет никого поблизости. Я там шезлонги поставил. Сиди себе размышляй вволю. Хочешь, с удочкой, хочешь так. Ты ведь любишь быть один, верно? Зря ты там остался, Поль. Переезжай! Вернуться-то всегда успеешь.

Норов отметил про себя, что Эрик, кажется, ничего не знает о вчерашней дикой выходке Жана-Франсуа. Наверно, Лиз не стала ему рассказывать. Пока старик продолжал убеждать Норова в преимуществах «Мельницы», Норов достал телефон, чтобы проверить, не пропустил ли он какой-нибудь звонок. Звонков не было, зато имелась записка от сестры: «Срочно позвони!». Катя знала, что на телефонные звонки он не отвечает; что-то у нее стряслось.

***

Относительно своей безнаказанности Миша Мордашов заблуждался. Юристы Норова, изучив постановления Пивоваровской администрации, пришли к выводу, что имеющиеся в них нарушения дают все основания оспорить их в суде. Они составили исковое заявление, но Норову этот путь не нравился, он был слишком долгим; тяжбы могли растянуться на годы. Миша тем временем спокойно пользовался бы городской собственностью и приступил бы к строительству. И как потом поступать с многоэтажными домами, сносить их?

У Норова имелся план более радикальный. Он приказал юристам подготовить от имени мэра распоряжение, отменяющее все последние решения Пивоварова. Этот документ он положил на стол Осинкину, но тот не решился его подписать. Он отложил его в ящик стола, где распоряжение и пролежало больше трех месяцев. И лишь когда переговоры Норова с Мишей окончательно провалились, а Мордашов на очередном совещании с мэрами вновь грубо отчитал Петрова, рассерженный Осинкин набрался мужества, выдохнул и поставил свою подпись.

На следующий же день посланные Норовым люди с отрядами ОМОНа и сотрудниками частных охранных предприятий выселили из спорных муниципальных помещений всех арендаторов, как расположившихся там незаконно. Были остановлены и заморожены все начатые Мишей стройки. Этот внезапный удар сразу менял расклад сил.

Остановка строек для Миши, с его миллиардными кредитами, была катастрофой.