Однажды днем я взяла в руки фотографию матери Сойера, припоминая, как впервые увидела ее много лет назад. Тогда она вовсе не показалась мне очаровательной. Теперь от нее будто исходило сияние, и я представила, как Сойер воссоединился с матерью. Дочь, которую потеряла Ада, и муж, которого потеряла я.

– Какое-никакое утешение, правда? – сказала Ада над тарелкой, слегка покачиваясь в кресле.

– Да. – Я поставила рамку обратно на стол.

– Я смотрю на нее вечерами. Интересно, вместе ли они теперь? Моя девочка наконец-то со своим ребенком. – Ада замолчала и внимательно посмотрела на меня. – Как ты, дорогая?

– Ох, не знаю, Ада…

– Нет, правда. Я проживу и так, пока не придет мое время. Мне жаловаться не на что. Но у тебя еще вся жизнь впереди.

Я кивнула, чтобы ее успокоить.

– Не трать время зря. – Она ткнула вилкой в мою сторону, и на подлокотник капнул соус.

Я подошла и вытерла его салфеткой.

Ада еще немного покачалась в кресле, а затем рассеянно уставилась в пустой экран телевизора. Убедившись, что ей больше ничего не нужно, я начала убирать остатки еды в кухне.

– Да, кстати… – вдруг раздался из гостиной ее голос. – Забыла сказать тебе в прошлый раз. Она сюда приходила.

Я закрыла крышку пластикового контейнера.

– Кто приходил?

– Твоя сестра.

Марлоу.

Я подняла голову. Что-то у меня внутри дрогнуло.

– Зачем? Чего она хотела?

– Она была притихшая. Неразговорчивая. Ни с того ни с сего объявилась у меня на пороге, и я открыла. Она даже не зашла внутрь. Сказала, что сожалеет насчет Сойера. Что она любила его как брата и хочет мне кое-что отдать.

У меня заколотилось сердце. Забилось о ребра, прося, чтобы его выпустили.

– Я не знала, стоит ли тебе рассказывать. Но никак не могла выкинуть это из головы. Взгляни, пожалуй.

Я медленно направилась к ней, с каждым шагом словно увязая по пояс в глубокой яме с песком. Каждый наполненный страхом удар сердца отдавался в ушах.

Я подошла к креслу. Ада держала двумя пальцами какой-то предмет.

В горле пересохло. Я протянула сложенные чашечкой ладони, и Ада опустила его в них.

Фигурка рыцаря была холодной на ощупь.

Он обещал. Обещал всегда хранить ее при себе.

От одной мысли об этом у меня застыла кровь. От мысли о том, что она могла сделать.

Я представила аварию. По дороге с грохотом мчится грузовик, его трудно не заметить. Холодное тело Сойера на заснеженной обочине. Где была Марлоу, когда он умирал, когда делал последние вдохи? Каким-то образом рыцарь оказался в ее руке. Кровь с ее единственного пореза капает на его шлем.

Как он к тебе попал, Марлоу? Как ты его заполучила?

Глава 49

2019

Фермерский дом день ото дня становился больше, пустота заполняла каждый уголок, каждую трещинку. Я чувствовала, как он разбухает и беспокойно поскрипывает, словно тянется к кому-то. К тому, кто не был таким же пустым. К тому, кто не был мертв внутри.

Я оставила работу в галерее. Владелица обняла меня на прощание и сказала, чтобы я возвращалась, когда буду готова. Уткнувшись подбородком в ее плечо, я позволила ей стиснуть меня в объятиях. Мы обе знали, что я не вернусь.

Постепенно я начала отгораживаться от всех, кого знала. Приколачивала один за другим фанерные листы, чтобы удержать клокочущую внутри бурю. Стоило мне назвать свое имя, как все тут же вспоминали о Марлоу Фин. А следом – что я жена того парня, с которым она была, «его еще раздавил на дороге грузовик доставки». Вот что всякий раз читалось у них в глазах. Пуля, бьющая в открытую рану, которая никогда не затянется.

А-а, ты жена того бедолаги, что погиб. Сестра той красотки.

Мне хотелось крикнуть в ответ: Да! Да по всем пунктам! А теперь, пожалуйста, оставьте меня в покое. Хватит смотреть на меня с нескрываемым любопытством и жалостью, упакованными в обертку самодовольства.

Но хуже всего… хуже всего было постоянное напоминание о том, кто я.

Мне начало казаться, что я никогда от этого не избавлюсь.

* * *

Примерно через месяц, во время бесцельных блужданий в предрассветных сумерках, я вдруг остановилась напротив пекарни. Окна сияли кристальной чистотой, огни витрины светились яркими маяками. Внутри довольные на вид работники раскладывали по корзинам буханки свежеиспеченного хлеба, выстраивали в ряд булочки и возводили пирамиды из круассанов. Я прижала ладони к стеклу, заглядывая внутрь, как ребенок, и едва не постучала, чтобы привлечь их внимание. Это место… здесь… я смогла бы начать заново.

Я буду тихо работать среди них. Они меня даже не заметят. Я притворюсь, что за этими стенами ничего не существует.

Меня поставили на ночные смены, когда весь остальной мир спал. Когда я могла остаться одна, в окружении мешков с мукой и дрожжами. Острый, сладковатый запах брожения одновременно зачаровывал и раздражал. Специальный аппарат замешивал тесто, пока я механически отмеряла и наливала. Отмеряла и наливала. Мука оседала на моих волосах, и, уходя домой с восходом солнца, я вытряхивала ее, чувствуя усталость и желание проспать остаток дня. Когда все остальные вставали, готовые любить, терзаться и жить дальше, я пряталась в свой кокон.

Телевизор дома я не смотрела. Телефон включала лишь время от времени, ради звонков от четырех человек, которых еще впускала в свою жизнь: мамы, папы, Ады и Оливера. И даже с ними мои контакты почти сошли на нет, растаяли, как линия горизонта во мраке – она по-прежнему существует, но никому не видна.

Призрак Марлоу дважды давал о себе знать. Один раз – в рекламе дорогих французских духов по телевизору, когда я заправлялась на станции. Кремовый шифон обвивал ее обнаженное тело, пальцы на крупном плане проводили по губам. Во второй раз – на журнальной стойке у входа в магазин, когда я шла домой из пекарни. На обложке было ее фото в профиль. Она опять выглядела самой собой. Интересно, завязала ли она с наркотиками? Живет ли той жизнью, о которой всегда мечтала?

Весной я выставила фермерский дом на продажу. Через неделю объявился потенциальный покупатель.

– Правда, они предлагают низкую цену… – начал агент по недвижимости.

– Я согласна.

– Возможно, вы захотите посмотреть…

– Нет. Я согласна, – твердо сказала я.

Мне хотелось избавиться от дома.

* *