всех за открытки, словно те из чистого золота, – лишь бы никто не почувствовал себя обделенным.
Прости, Сойер. Жаль, что я не так добра, как ты.
В лютеранской церкви, куда он ходил с Адой, провели скромную службу. Для человека, который обожал магические кристаллы и карты Таро, Ада была исправной прихожанкой. Единственное, что я могла сделать – помочь ей пережить утрату. Я сидела рядом с ней, пока незнакомый мне пастор проповедовал небольшой кучке скорбящих о том, какая прекрасная была у Сойера жизнь, пусть и недолгая.
Он ничего не знал о Сойере, никогда с ним не встречался. И вот он рассказывает нам о его жизни. Меня так и подмывало попросить его замолчать, но я чувствовала, как Ада сотрясается от безмолвных рыданий, и прикусила язык.
Оливер взял меня под локоть и проводил до машины. Я с признательностью посмотрела на него и тут же отвела взгляд. В его покрасневших глазах застыла боль. Он тоже потерял друга.
На обратном пути я держала на коленях блестящую синюю урну. На каждом повороте она упиралась мне в живот. Все это было до ужаса странно. Хотелось как можно скорее добраться до нашего поля. Этот прах мне не принадлежал.
За утро снег растаял; нестерпимо солнечный день совсем не подходил для похорон. Примятая трава была мокрой. Дождавшись, когда подует ветер, я подняла урну и развеяла прах.
Сойер.
Я закрыла глаза.
У меня в ушах звучал наш детский смех – как давно это было… Мы лежали, соприкасаясь головами, и смотрели на бескрайнее небо, которое дарило столько обещаний. Я открыла глаза. По щекам текли слезы, соленые и мучительные. Мне захотелось умереть.
Ада шагнула ко мне и сжала мою руку.
– Знаю, милая. Знаю… Он был таким славным. Его все любили.
Это были ее первые слова за все время, но большего мне и не требовалось.
Мы устроили поминальный обед в доме. Все до того походило на поминки Мони, что мне стало тошно. Был даже белый торт. Кому пришло в голову заказать белый торт? Сойер любил шоколадный. И откуда все эти люди, которых я никогда раньше не видела?
Я старалась поблагодарить каждого, кто ко мне подходил. Сойеру бы этого хотелось – чтобы я была вежлива. Однако меня не покидало ощущение, что они, словно зрители, ждут, когда я сломаюсь. И удивляются, как, черт возьми, я все еще держусь на ногах.
Я задавалась тем же вопросом.
Когда гости потянулись к выходу, подошел Оливер и коснулся моей руки.
– Не хочешь, чтобы я поехал с тобой?
– Все нормально. Просто не ожидала, что придет столько народу. Честно говоря, мне сейчас не помешает немного побыть в одиночестве.
– Точно? – Оливер беспокойно нахмурился. – Мне не нравится, что ты будешь совсем одна в большом старом доме.
Я протянула руки и крепко его обняла.
– Спасибо. Правда.
Отстранившись, я заметила Марлоу. Она сидела в машине возле дома – чуть подавшись вперед, руки сложены на руле – и смотрела на меня. Потом она вышла и встала у дверцы.
Оливер проследил за моим взглядом.
– Господи, – пробормотал он себе под нос.
Марлоу направилась к открытой входной двери, и я отвернулась.
– Айла, – окликнула она.
– Нет, – шепотом, почти беззвучно ответила я.
Затем выбежала на задний двор, распахнула калитку в ограде и села в машину. У меня дрожали руки. Оливер выскочил следом с моей сумочкой в руках, за ним по пятам – Марлоу. Он передал мне сумочку через окно, я в очередной раз поблагодарила его взглядом и завела двигатель. Отъезжая от дома, я заметила, как Оливер мягко преграждает ей дорогу, и напоследок глянула в зеркало заднего вида.
Марлоу стояла посреди улицы, вытянув руки по швам, как солдат, и смотрела на меня.
Сердце припустило вскачь. Я не останавливаясь ехала до самого дома.
Тишина. Мне требовалась тишина. Я захлопнула дверь, отсекая внешний мир. Несколько мгновений без очередных соболезнований. Без запаха кофе и дешевого торта. Без голосов людей, которые никогда не понимали Сойера так, как я.
Без нее. Без ее глаз, наблюдающих за мной через лобовое стекло.
И тогда я почувствовала его – абсолютное одиночество. Пустое безмолвие нашего дома, которое означало, что Сойер больше сюда не войдет. Я бежала от собственных мыслей. Гнала от себя правду, шла на разные уловки. Убеждала себя, что, как только останусь одна, как только похороны и поток доброжелателей закончатся, все придет в норму.
Он вернется в дом, который мы построили вместе.
Нет, нет, нет.
Он никогда не вернется. Не вернется домой, ко мне. Я была одна, но вокруг стоял невыносимый шум. Внутри меня все кричало, мной овладевала неконтролируемая паника. И я это ненавидела. Ненавидела всеми фибрами души.
Как ты мог уйти? Как такое возможно?
Было еще кое-что… Настоятельная потребность забраться в некое подобие кокона. Я чувствовала, что иначе не справлюсь.
Сняв мешковатое черное платье, купленное два дня назад, я открыла кран в ванной наверху. Затем скользнула в горячую воду.
Звуки стихли. Наступило облегчение. Я медленно втянула воздух, затем выдохнула, прикрыла глаза и откинула голову.
Я парила в воде.
Это все она. Она сделала это с тобой. Она сделала это с вами обоими.
В груди вибрировало от безмолвных рыданий. Меня разрывала ярость – глубокая, неистовая. Я уткнулась в изгиб локтя и закричала:
– Марлоу!
Вода накрыла меня с головой, и я еще раз выкрикнула в пустоту ее имя.
Глава 48
2017
Через несколько месяцев после похорон Сойера мне позвонила Ада.
Мы поддерживали связь, время от времени я ее навещала. Ада была единственной, кто знал Сойера так, как я. Единственной, кто продолжал говорить о нем так, будто он по-прежнему здесь и все связанное с ним не исчезло после его смерти. Она не спешила о нем забывать.
Наши встречи были крошечными лучиками в моей жизни. Я часто приносила ей что-нибудь поесть. Ада предпочитала простые калорийные блюда – возможно, принятие пищи требовало слишком много усилий, и ей хватало одного раза в день. Мясной рулет с подливкой и картофельным пюре. Щедрая порция макаронной запеканки. За последние годы Ада набрала вес и теперь еще меньше двигалась. Ее волосы истончились, она перестала закрашивать седину. Я долго не могла привыкнуть к отсутствию ярко-рыжего цвета, которое бросалось в глаза даже сильнее.
Пока Ада сидела в кресле и ела, я рассказывала, как прошел мой день. Какими бы однообразными и серыми ни были будни, похоже, ей нравились скучные подробности. Полагаю,