сердце разрывается, как ты мечешься, подобно раненному зверю, загнанному в ловушку стаей голодных волков. Ты была такая отчаянная, на грани безумия, отчаянная. Я не мог позволить тебя сойти с ума или попасть под дурное влияние.
***Дом Эллен встретил Астрид прохладой и тихим треском старого дерева. Воздух здесь был густым, насыщенным ароматом трав, подвешенных к потолку в небольших пучках. Половицы слегка скрипели под её шагами, и каждый звук казался слишком громким в этой обстановке. Эллен сидела за простым деревянным столом, на котором стояла одна-единственная лампа, её тусклый свет освещал только половину комнаты. Она подняла глаза, услышав шаги Астрид, но её лицо осталось безразличным, словно она не хотела сразу выдавать свои чувства.
– Ты вернулась, – сказала она сухо, не поднимаясь.
Астрид остановилась на пороге, её руки нервно теребили край плаща.
– Я пришла извиниться, – сказала она, её голос был тихим, но слова прозвучали твёрдо.
Эллен молчала, ее взгляд не отпускал Астрид. Казалось, она ждала, что та скажет что-то ещё.
– Я… я была неправа, – продолжила Астрид, делая шаг вперед. – Я позволила своим эмоциям захлестнуть меня. Ты не заслужила того, что произошло.
Эллен наконец встала, ее движения были плавными, но в них чувствовалась скрытая усталость. Она подошла к старому комоду, на котором стоял простой керамический кувшин, и налила молоко в две деревянные чашки.
– Это не исправит того, что ты сделала, – сказала она, не оборачиваясь. – Извинения – просто слова. Я пустила тебя на порог лишь оттого, что я чту память твоей сестры, из уважения к твоему горю, но не к тебе.
Астрид опустила голову, чувствуя, как тихие слова Эллен обжигают сильнее, чем любой гневный крик. Эллен подошла и поставила одну из чашек перед ней. Молоко было густым, с небольшой пенкой, отдаленно напоминавшей пенящиеся волны океана.
– Садись, – сказала она, её голос был чуть мягче, но всё ещё холодным.
Астрид присела напротив, чувствуя, как стул слегка покачнулся под ней. Она взяла чашку в руки, её тепло приятно согревало ладони, но пить она не спешила. Эллен наблюдала за ней, ее взгляд был тяжелым, но в нём читалась любопытная смесь настороженности и ожидания.
– Ты понимаешь, что это молоко – не просто угощение? – наконец произнесла Эллен, слегка склонив голову. – Это знак доверия. Или его отсутствия.
Астрид подняла взгляд, ее глаза встретились с глазами Эллен.
– Я знаю, – ответила она. – Поэтому я здесь. Чтобы начать все сначала.
Эллен откинулась на спинку стула, ее пальцы слегка барабанили по поверхности стола.
– Твои слова – это только звуки, они бесполезны, – сказала она. – А вот действия, Астрид, они покажут, насколько искренни твои намерения.
Комната снова наполнилась тишиной, но на этот раз она была менее напряженной. Ароматы трав, теплое молоко, скрип стульев – все это создавало странное ощущение покоя, которое, казалось, было на грани разрушения.
Астрид сделала глоток молока. Оно было теплым, с легким привкусом трав, но не горьким, а скорее успокаивающим.
– Спасибо, – сказала она, чувствуя, что ее слова звучат недостаточно весомо, но ничего другого она придумать не могла.
Эллен лишь кивнула, ее лицо оставалось непроницаемым, но в ее глазах мелькнуло что-то человеческое, почти сочувствие.
Астрид поставила чашку на стол, но руки остались лежать на его поверхности, будто она боялась отпустить их, чтобы не развалиться на части. Ее взгляд был устремлен в темное молоко, и голос, дрожащий, наконец прорвал тишину.
– Я так устала, Эллен, – сказала она, не поднимая глаз. – Все это… Каждый шаг, который я делаю, кажется неправильным. Я пытаюсь найти Сану, пытаюсь понять, что происходит, но чем больше я ищу, тем больше запутываюсь.
Она сделала глубокий вдох, но вместо облегчения почувствовала, как что-то внутри сжалось еще сильнее.
– Иногда мне кажется, что я иду по кругу. Что все ответы, которые я нахожу, только приводят меня к новым вопросам. Я больше не знаю, кому верить, на что надеяться. Всё, что я делаю, – это пытаюсь выжить в этом хаосе. Когда мне на мгновение кажется, что вот-вот все наладится, становится только хуже.
Ее пальцы нервно задвигались, словно пытались найти опору.
– Я больше не знаю, кому верить. Все вокруг говорят разное. Жрецы уверены, что боги ведут нас. Ты… ты сомневаешься. А я… я застряла где-то посередине.
Она подняла глаза на Эллен, и ее взгляд был полон боли, но в нем читалось что-то ещё – тень страха или, возможно, вины.
– Иногда мне кажется, что я предаю себя. Каждый раз, когда я иду туда, куда мне говорят, когда делаю то, что от меня требуют, я чувствую, что становлюсь кем-то другим. Прошло столько времени, но что мне удалось узнать? Я поняла, что Сана отправилась к «узлу», поняла, как устроен быт жрецов и никак не приблизилась к исследованию того, что находится за пределами деревни. Все будто бесполезно, понимаешь? Я нахожу странные вещи, но никак не могу узнать, откуда они, как попали в наши края, для чего они… Быть может, они достались нам от богов или упали к нам с небес… Какая разница? К чему это меня приводит? Это все лишь множит вопросы, путает и усложняет этот лабиринт сомнений.
Ее голос дрогнул, но она продолжила:
– Но что я ещё могу сделать? Я пытаюсь найти Сану. Пытаюсь разобраться. Но этот путь… он кажется таким неправильным. Порой хочется опустить руки, сдаться… Иногда я думаю, что уже потеряла себя. Что эта ложь, эти тайны разрушают то, кем я была. И все же я продолжаю идти. Потому что если я остановлюсь, если я не сделаю этого, я потеряю все, а себя мне не так уж и жаль.
Она снова опустила глаза, и ее голос стал тише, почти шепотом.
– Мне просто нужно знать, что я делаю это не зря. Что в конце этого пути есть что-то настоящее. Потому что если это все тщетно, если в конце концов не будет ничего…
Она замолчала, не в силах закончить. Ее руки сжались в кулаки, а взгляд вновь устремился на чашку.
– Я не знаю, Эллен. Я просто не знаю. Не думаю, что я вынесу это.
Эллен молча наблюдала за Астрид, её взгляд смягчился, и на лице появилась тень сочувствия. Она придвинулась ближе и, вместо того чтобы ответить сразу, осторожно накрыла ладонью тонкую руку Астрид, которая дрожала на столе.
– Астрид, – начала она, её голос был тихим, почти нежным, – ты не обязана нести это все в одиночку. Я была безумно зла на тебя тогда, в амбаре, но я понимаю,