– Нет! – закричал Дзюн, но понял, что краснеет, а двое полицейских с улыбкой переглянулись.

– Если подпишешь признание, – мягко объяснил старший, – по крайней мере, это покажет, что у тебя есть хоть капля совести. Ты еще молод, живется тебе не сладко. Признаешься, извинишься перед судом – возможно, судья над тобой сжалится. И тебя не казнят. Может быть, просто отправят в тюрьму. Тебе сколько? Восемнадцать. Можешь прожить еще лет шестьдесят.

Текст признания плыл перед глазами Дзюна. Подписать? Так будет проще? Он подпишет бумагу, потом ляжет спать. А вдруг то, что там написано, – правда? И он ее действительно убил?

Но на бумаге стояло слово «ребенок».

Дзюн попробовал сосредоточиться на этом слове. Он перестал понимать, что произошло. Где реальность, а где фантазия? Но одно он знал точно: ребенка он не убивал. Он положил его в синюю холщовую сумку, а потом… он его не убивал. Ребенок был еще жив. Он оставил корчащегося розового младенца, который вырос и стал Киё. Убежал, оставив ей потрепанную колоду карт, играть в пасьянс на пыльной улице перед станцией Тоёхара. А потом она умерла. Но этого ребенка он не убивал.

Надо им об этом рассказать. У него есть доказательства. «Поезжайте к Раскиным в Атагояму, и увидите, что я не убивал ребенка». И что дальше? Его все равно обвинят в убийстве Лисы. Ведь он взял ребенка и держал его при себе несколько дней, – это только подтвердит его вину в их глазах. И что они сделают с ребенком?

Он покачал головой.

– Я не подпишу, – сказал он.

Полицейский с золотым зубом глубоко вздохнул.

– Хорошо, – устало выдохнул он. – Давай начнем все с самого начала. Ты признаешь, что проник в Японию тайно, на судне, которое нарушало закон. Ты признаешь, что следил за мисс Токо несколько месяцев. Признаешь, что вошел к ней в квартиру без ее разрешения…

В эту минуту в дверь сунул голову другой полицейский, которого Дзюн никогда раньше не видел, и негромко кашлянул.

– Извините. Мне надо вам кое-что сказать. Есть новости.

Полицейские вышли из комнаты и закрыли за собой дверь. Дзюн остался сидеть, глядя на карту Токио, по-прежнему лежавшую на столе перед ним. Какая-то гигантская головоломка, подумал он. Лабиринт. Все эти вены и артерии, складывающиеся в сложные узоры, кругом тупики и ложные повороты, но все они в конце концов ведут к огромному свободному пространству в центре. Он смотрел на эту пустоту, отражавшую пустоту в его голове. Потом его глаза проследили путь оттуда к другому месту на карте: саду вокруг большого особняка у парка Уэно, с его подвалами без окон, затопленными водой. Токийский англиканский богословский колледж. Так много скрытых мест. Спрятанных под другими названиями. Эти места никогда не появятся на карте.

Он один, и, кажется, можно положить голову на стол и уснуть, но яркий свет над головой бил по глазам, не позволяя им закрыться. Он так и смотрел на карту, будто она содержала ответ на все вопросы.

Прошло довольно много времени, наконец, вернулся пожилой полицейский и хмуро посмотрел на него.

– Идем! – распорядился он.

Он вывел Дзюна из комнаты и повел по коридору к столу, на котором лежал коричневый пакет. Из него торчали бумажник Дзюна и пряжка его ремня – у него это забрали, как только привели в полицейский участок.

– Распишись, – сказал полицейский.

Это ловушка, подумал Дзюн. Обман, чтобы я все-таки подписал признание.

– Давай. Не тяни резину.

Палец полицейского указывал на открытую страницу какого-то реестра, где стояла целая колонка подписей. Дзюн взял ручку и расписался, полицейский передал ему бумажный пакет и повел к выходу из участка.

– Свободен, – сказал он, когда Дзюн замешкался на пороге.

Снаружи было светло, накрапывал дождь. Перед участком стоял джип, задняя дверца была открыта. Рядом стоял Юджин Гото.

– Ну, Камия-кун. Что натворил?

Дзюн молча смотрел на него.

– Как насчет «спасибо»? – сказал Гото, улыбнулся и хлопнул его по плечу. – Ты должен быть нам благодарен. Тебе повезло, что ты под защитой полковника Кэнона. Пока что Япония еще оккупирована. И просто так взять и арестовать специального агента вроде тебя они не могут. Нет, кишка тонка. Сам понимаешь, мы не могли оставить тебя на милость японской полиции.

Гото жестом указал на открытую дверь джипа, слегка поклонился.

– После тебя, Камия-кун, – сказал он.

Глава 23

– Но я думала, что будет девочка, – сказала мама, когда Элли стала объяснять, что их планы по удочерению изменились.

Маму перевели в крошечную одноместную палату. Там помещалась только кровать, зато стало чуть больше уединения и тишины. Мама выглядела сонной. Припухшие глаза полузакрыты, наверное, ей давали что-то успокоительное или болеутоляющее. Но выглядела она умиротворенной – почти довольной.

– Нет, – вздохнув, Элли начала объяснение заново. – Мы собирались удочерить девочку по имени Майя, но потом ее мать решила забрать Майю к себе. Поняла, что сможет растить ее сама. А на прошлой неделе одна наша знакомая, только что родившая мальчика, умерла, отец за ребенком ухаживать не может, поэтому мы забираем его к себе.

Она не собиралась говорить о том, как умерла Вида, и уж точно никому не надо знать, каким необычным образом ребенок появился в их жизни.

– То есть вы собираетесь усыновить этого мальчика? – спросила мама. – Как его зовут? Ты мне сказала?

– Пока никак, – призналась Элли. – Пока неясно, будет ли это усыновление или опекунство. С этим разберемся чуть позже. Его несчастная мать перед смертью даже не успела выбрать для него имя. Пока мы зовем его Джек, но это временно. Пусть имя выберет отец.

– А та девочка очень милая, – сказала мама с растерянностью и сомнением в голосе.

– Так и есть, – согласилась Элли. – Но ты полюбишь маленького Джека с первого взгляда. Скоро принесу его фотографию. Его мать была японкой, а отец – американец. Глаза серые, волосы красивые, пушистые, черные. Его отцу пришлось вернуться в Америку, и сейчас приехать сюда он никак не может. Поэтому маленький Джек пока на нашем попечении.

– Вот и хорошо, – сказала мама, снова закрывая глаза. – Знаешь, на прошлой неделе приходил Кен.

Она сказала это уже в третий раз.

– Да, – ответила Элли, – замечательно. Знаю, он был очень рад тебя видеть.

– Он хороший мальчик, – сказала мама. – Я всегда это знала, хороший.

Она взяла Элли за руку.

– А ты, Эри-чан? Ты счастлива? – спросила она.

Элли замерла на мгновение, а потом, сама удивившись правдивости своего ответа,