Я знал, что мисс Токо дружила с полуиностранкой, жившей неподалеку от Атагоямы. Я видел, как они встречались, и следовал за полуиностранкой до ее дома. Я снова увидел ее, когда был у дома мисс Токо в день ее убийства. Я боялся, что эта женщина меня заметила и может сообщить в полицию, поэтому 14 августа я пришел к ее дому и стал следить за ней, чтобы знать, куда ходит она. Я хотел и ее заставить замолчать, но тут меня арестовали.

Когда я думаю о своем поведении, меня гложет совесть, ведь я жестоко убил мисс Токо и ее невинного новорожденного ребенка. Об этом преступлении я буду сожалеть до конца своих дней.

Подпись: Камия Дзюн. 15 августа 1951 года

Дзюн очень долго смотрел на этот лист бумаги. При досмотре у него отобрали наручные часы, а в комнате для допросов часов не было, и он не знал, сколько времени он там находился. Возле правой руки лежала черная авторучка, ее положили туда, чтобы он мог поставить свою подпись под признанием, но к ручке он еще не прикасался. Ручка была видавшая виды, один конец ее целлулоидного корпуса, кажется, кто-то отгрыз. Его все время кто-то допрашивал, и лица этих людей начали сливаться друг с другом. Был грустный пожилой мужчина в очках, который говорил тихо и спокойно и, казалось, был до крайности измучен происходящим; парень с прыщами, примерно одного с ним возраста; толстый полицейский, этот наклонялся над столом и орал на Дзюна, если был недоволен его ответами. Полицейский постарше ненадолго вышел из комнаты, а потом вернулся в сопровождении довольно представительного мужчины с аккуратно зачесанными назад волосами и золотым передним зубом. В комнате постоянно горел яркий свет, а вопросы не прекращались. Дзюн был вымотан, ему хотелось лечь, уснуть. Но как уснешь на жестком деревянном стуле, когда в глаза тебе бьет яркий свет, а изо ртов бесконечной череды лиц сыплются бесконечные вопросы. Теперь уже пропал и сон. Он просто чувствовал себя странно, будто его разум отделился от тела, а лица полицейских по другую сторону стола казались отражениями на воде.

Некоторые факты, приведенные Дзюном, на бумаге были изложены верно, например, место и дата его рождения, подробности его приезда в Японию. Другие были частями истории, которую они помогли ему написать, потому что его версия событий была совершенно неправдоподобной. Они уже напечатали два черновика его признания на разбитой пишущей машинке, стоявшей на столе между ними, но скомкали их и выбросили в корзину для бумаг.

Дзюн рассказал им, что прибыл на судне контрабандистов и с готовностью признался, что последние три месяца следил за мисс Токо. Но когда он попробовал объяснить им, что ее подозревали в шпионаже в пользу коммунистов, а задание тайно следить за мисс Токо он получил от секретной организации союзников под названием «отряд “Зет”», поведение полицейских изменилось. Они переглянулись и зашептали что-то, чего он не расслышал.

Затем старший полицейский наклонился к нему и довольно мягко спросил:

– Ты художественную литературу читаешь, Камия?

– Читаю, – выпалил Дзюн непроизвольно и лишь потом понял, что стоит за этим вопросом.

– Посмотри на это с нашей точки зрения, – терпеливо продолжал полицейский. – Будь ты на нашем месте, ты бы поверил, что оккупационные войска союзников наняли необразованного сопляка, незаконно попавшего в Японию на контрабандном судне, чтобы он выполнял секретную миссию и вел наблюдение? Мало верится, даже если считать это вымыслом, тебе не кажется?

Нет, подумал Дзюн. Не может этого быть. Даже со мной.

В свою защиту он сказал:

– Отряд «Зет» – это не регулярное подразделение оккупационных войск. Оно другое. Неофициальное. Могу сказать, где у них штаб. Могу показать на карте.

К его удивлению, полицейский с золотым зубом вышел из комнаты, вернулся с большой картой города и разложил ее на столе. В картах Дзюн разбирался плохо, и сейчас, глядя на раскинувшийся перед ним Токио, чувствовал, что город движется и расплывается перед глазами. Он долго не мог понять, что здесь к чему. Его палец дрожал, зависнув над поверхностью карты. Она была коричневато-розовой и напоминала разлагающуюся плоть, а по всей ее площади венами тянулись маленькие красные и белые линии.

Наконец, он нашел самый центр – Императорский дворец, потом двинулся на север, вот и парк Уэно, и свободное пространство по одну его сторону.

– Здесь! – показал он.

Полицейский наклонился, уставился туда, где застыл палец Дзюна, и прочитал вслух:

– «Бывший особняк Ивасаки. Токийский англиканский богословский колледж». – Он посмотрел на Дзюна с насмешливым разочарованием. – Извини, ты ошибся. Хочешь попробовать еще раз?

Дзюну вспомнилось, как он бежал сквозь деревья, спасаясь от человека с ножом, как из-под ног ускользал мягкий снег. Он падает, падает… Ударяется обо что-то головой. Неужели все, что происходило с тех пор, – это бред? И он сошел с ума?

– Наверное, знаешь, как наказывают за убийство?

Полицейский с золотым зубом был менее терпелив, чем его старший коллега.

Точно Дзюн не знал, но догадывался, поэтому кивнул.

– Тебя повесят. Будешь говорить нам неправду, отрицать свое преступление – тебя обязательно повесят. Суды сказкам не верят.

Мужчина, похоже, не ожидал ответа, и, когда Дзюн промолчал, он поднялся, встал над ним, обхватил руками шею и сжал, хотя не очень сильно.

– Вот так и наказывают, – продолжил он, – накидывают тебе петлю на шею. Поначалу она довольно свободна, а потом – бум – открывают люк, и до свидания.

При слове «бум» его большие пальцы на миг вонзились в шею Дзюна, да так резко, что кровь отхлынула от головы. Эти руки напомнили ему руки в перчатках человека из поезда. Та минута в поезде запечатлелась в памяти Дзюна очень ярко, хотя с тех пор, кажется, прошло сто лет.

– Никакого отряда «Зет» нет, – продолжал полицейский, возвращаясь на свое место. Слова «отряд “Зет”» он нарочито выделил, заставив их звучать нелепо. – Нет такого отряда, понимаешь? Это очередная выдумка, как и то, что