– Да бросьте!

– Послушайте! Легавые находятся в весьма щекотливом положении. Перед войной нацисты объединили все правоохранительные органы в одну организацию. То есть крипо[6] работало рука об руку с гестапо и СД, разведывательным подразделением СС. Недалеко от Рейхстага стоит здание из красного кирпича под названием Роте Бург: там заседало полицейское руководство. Мы до сих пор не знаем точно, кто кем был и что делал во время войны, и не узнаем никогда, потому что архивы уничтожены. Но что мы знаем точно, так это что нацисты регулярно использовали полицию для грязной работы и она подчинялась им беспрекословно.

– Ладно, тогда я обращусь к нашей военной полиции. Поскольку преступление произошло в американском секторе, она обязана заинтересоваться.

– И что именно вы там сообщите? Вы не можете провести опознание: трупа-то нет.

– Труп был, но его спрятали.

– Вам просто-напросто не поверят.

– К счастью, вчера вечером у меня был с собой фотоаппарат, и я сделал пару снимков. – Я указал на свою сумку. – Пленка здесь.

– Прошу прощения?

– Вы не ослышались. Мне только нужно найти место, где ее проявить.

– Надеюсь, вы не заикнулись о ней перед русскими?

– Если бы они знали о пленке, то кричали бы об этом во всех своих газетах, вам так не кажется?

Гарднер поднялся, а я убрал сигареты и провизию из пакета в шкаф. Передвигаясь в крошечном помещении, мы почти задевали друг друга.

– Теперь поедем в Дом Америки, – заявил капитан. – С вами кое-кто хочет познакомиться.

– Кто?

– Некто очень важный. Одевайтесь, я подожду в коридоре.

Гарднер вышел, оставив дверь приоткрытой. Захлопнув окно, я почистил зубы, побрился, переоделся и положил в наплечную сумку шоколадные батончики и несколько пачек сигарет – единственную твердую валюту в Берлине. Когда я переступил порог квартиры, ждавшие в коридоре двое мужчин в форме вежливо попросили у меня ключи.

– Не беспокойтесь. Я просто хочу удостовериться, что вам не установили жучки, пока вы находились у русских, – объяснил Гарднер.

– Зачем им меня прослушивать?

– Зачем кошки ловят мышей? Такая у них работа. Мы также сменим замок. Позже я выдам вам новые ключи.

– Не знаю, можно ли сменить замок. Надо сперва попросить разрешения у хозяина.

– Вы один из нас, а нам можно все. Мы выиграли войну, помните?

Дом Америки, который мне уже доводилось посещать, располагался в Шёнеберге, в самом сердце нашего сектора. Округ внешне не пострадал во время войны, отчего возникал почти сюрреалистический контраст с остальной частью города. Когда союзники делили послевоенный Берлин, русские взяли себе все промышленные зоны (и незамедлительно демонтировали и целиком перевезли к себе в СССР заводы и фабрики), а также спальные районы рабочего класса, которые сочли плодородной почвой для коммунистической пропаганды. Мы же предпочли комфорт и безопасность западных районов, преимущественно заселенных средним классом.

– Мне сегодня приснился чудной сон, – начал Гарднер, когда мы двинулись в путь. – Я был дома в Чикаго, ужинал с женой и нашими дочурками, тут позвонила Дейзи Коулман, подруга Синди, и попросила о помощи: кто-то пытался проникнуть к ней в дом. Я запрыгнул в машину и помчался прямо к ней. Район оказался незнакомым и выглядел убого, хотя в реальной жизни Дейзи живет в Эванстоне. Внезапно я заметил, что у меня заканчивается бензин, и заехал на заправку. Когда наконец добрался до дома Дейзи, входная дверь оказалась распахнута настежь и я столкнулся лицом к лицу с самим собой.

– В каком смысле?

– Я увидел себя лежащим в луже крови на крыльце. Впрочем, мой двойник выглядел счастливым и даже выдавил улыбку. Я спросил его, что, черт возьми, произошло и кто в него стрелял? Все также улыбаясь, он велел мне не волноваться: все не так плохо, как выглядит. Тут из дома вышла Дейзи с кофе и печеньем, мы сели на ступеньки и начали болтать о каком-то парне по имени Кевин, который только что выиграл главный приз в лотерее. Когда мы допили кофе, она вернулась в дом, и я спросил своего двойника, как ему помочь. Он ответил, что у него все отлично, а потом прямо у меня на глазах испустил дух. При одном воспоминании об этом по коже бегут мурашки. Я лежал там: глаза закрыты, лицо залито кровью. То есть лежал мой двойник, а я на него смотрел. Как считаете, сны что-нибудь значат?

Его сон воскресил в памяти образ моей маленькой сестренки: как она лежит на полу, будто сломанная кукла. Меня страшно замутило. Однако не возникло ни малейшего желания обсуждать это с Гарднером или с кем-либо другим.

– Не думаю, – ответил я. – Большинство снов не имеют никакого смысла.

– Чертовски на это надеюсь. Жуткий выдался кошмар, уж поверьте.

Дом Америки располагался в четырехэтажном исполинском здании из стекла, стоящем посреди широкого, обсаженного деревьями бульвара. Охранники подняли перед нами шлагбаум, и мы остановились у парадного входа. Водитель открыл для Гарднера дверь. День выдался еще холоднее, чем предыдущий, а небо затянули тучи. На противоположной стороне бульвара стоял старик и играл на скрипке, перед ним на тротуаре лежал открытый футляр с бархатной обивкой. Неподалеку женщина в платке и махровом халате медленно тащила за собой маленькую деревянную тележку, заваленную хламом.

Мы поднялись по ступенькам и вошли в здание.

Человек, пожелавший со мной встретиться, ждал нас на первом этаже за единственным занятым столиком в баре, предназначенном, согласно вывеске на двери, только для военнослужащих. Мужчина лет пятидесяти с небольшим был одет в элегантный темно-синий костюм, однако его выправка говорила о военных академиях, учебных частях и сражениях.

Официант принес нам кофе, пепельницы и вазочку с соленым арахисом. Синий костюм закурил сигару, молча меня изучая.

– Полковник Александр Смит, – наконец представился он, выпуская изо рта облако дыма.

– Джейкоб Хубер, «Чикаго трибьюн». Для меня большая честь познакомиться с вами, сэр.

– Желаете чего-нибудь еще? Может, завтрак?

– Спасибо, я уже поел. Кофе с орешками вполне достаточно.

– Полковник Смит работает с генералом Донованом, – вставил Гарднер.

Я понятия не имел, кто такой Донован, однако он произнес фразу так, будто Смит напрямую связан с самим Господом Богом.

– Ясно.

– Слышал, у вас неприятности, – продолжал Смит. – Расскажите, как умудрились вляпаться в такую историю?

Я повторил то, что говорил Гарднеру, ощущая себя граммофоном, который крутит заезженную пластинку.

– Во-первых, – выслушав меня, начал Смит, – вам не следовало рассказывать русским об этом предполагаемом убийстве. Их не касается то, что происходит на нашей стороне поля. Во-вторых, похоже,