Я покачал головой:

– Простите, сэр, но девушку жестоко избили, изнасиловали и лишили жизни. У меня в этом нет ни тени сомнения, пусть тело и пропало. Что касается моего разговора с русскими, то они меня допросили, когда поймали в своем секторе во время комендантского часа, и я всего-навсего сказал правду.

– Отчего вы так настаиваете на убийстве? – не унимался полковник. – Вы не инспектор и, уж конечно, не судмедэксперт. О чем вы пишете дома?

– В основном я беру интервью. Около года назад мне выпала возможность поужинать с актером Джоном Уэйном во время его визита в Чикаго. Интервью произвело фурор, и мой редактор решил, что я в этом особенно хорош. Газета отправила меня сюда со схожим заданием.

– Взять интервью у одного из наших? У кого же?

– У Белфорда, майора Глена Белфорда. Меня бы здесь давно уже не было, если бы посчастливилось с ним встретиться.

– Славно, славно. Однако это не меняет того, что вы далеко не специалист по убийствам. Насколько я понимаю, в своей газете вы никогда не вели криминальную хронику.

– Поверьте, не нужно быть матерым криминальным репортером, чтобы понять: тут явное убийство. Я там был и видел труп.

– Вы сидели в некоем заведении, прежде чем туда отправиться. Вы ничего не пили?

– Ничего крепче суррогатного кофе.

– Послушайте, я хотел с вами встретиться, чтобы прояснить: ваши друзья – мы, а не коммунисты.

– Я прекрасно понимаю. Капитан Гарднер немало мне помогает.

– Сколько вам лет, Хубер? Двадцать три? Двадцать четыре? – в голосе полковника появились стальные нотки, а взгляд стал суровее.

– Двадцать четыре, – уточнил я.

– Вы воевали?

– Нет, сэр, меня не призвали. Вероятно, потому, что я учился в колледже.

– Вы могли бы пойти добровольцем.

– Мог бы, сэр, но не пошел.

– Вы каким-то образом причастны к Американской коммунистической партии? Хоть что-то вас с ней связывает?

– Нет, ничего.

– Но вы симпатизируете ее членам?

– Если бы симпатизировал, не работал бы в «Трибьюн».

– Расскажите о своих родителях.

Мне стало не по себе.

– Простите, но какое отношение ко всему этому имеют мои родители? Моя мама – учитель географии в школе, а отец – настройщик фортепиано. Они живут в старом районе Чикаго. Я – единственный ребенок в семье.

– У вас остались родственники здесь, в Германии?

– Нет.

– Мне сказали, что ваши родители немцы.

– Они американцы, такие же, как вы, я и капитан Гарднер. Они получили гражданство еще до моего рождения и верны Соединенным Штатам, если вы намекаете на обратное.

– Эй, не нужно кипятиться, – вмешался Гарднер.

Смит несколько секунд изучал кончик своей сигары, словно полковника внезапно заворожила некая необычная химическая реакция, происходящая в раскаленном табаке.

– Хубер, вы должны понять: этот город находится под военным контролем, как и вся страна. Одним лишь телефонным звонком я могу сделать так, чтобы ваше удостоверение и визу аннулировали, а вас отправили домой так быстро, что вы и опомниться не успеете. Однако наш общий товарищ рассудил здраво, и мы согласились, что пока такой поступок будет выглядеть подозрительно. Все же я вас предупреждаю: не испытывайте мое терпение.

– Не имею ни малейшего желания его испытывать, сэр.

– Тогда давайте заключим сделку.

– Какого рода сделку?

– Патриотическую. – Полковник подался ко мне поверх столика, отчего я уловил запах его одеколона. – Послушайте, война окончена. Нацисты повержены, с японцами разделались, тем не менее отнюдь не все в этом мире – наши друзья. Мы должны оставаться начеку, ибо вскоре нам предстоит трудный выбор и нужно готовиться.

– Понимаю, сэр.

– Возможно, вы еще не осознали, но этот Богом покинутый город – настоящее осиное гнездо. Итак, вот мое предложение: сообщите нам, если коммунисты по какой-либо причине попытаются с вами связаться. Нам нужно знать, какую игру они затеяли, и знать незамедлительно.

Я кивнул, и он продолжил:

– Также вы забудете все о событиях прошлой ночи. Покинув это здание, вы пойдете по своим делам, как будто ничего не случилось. Я разыщу этого Белфорда и попрошу его встретиться с вами как можно скорее.

– Позвольте задать вопрос, сэр?

– Пожалуйста.

– Почему вы не хотите, чтобы я расследовал убийство той девушки?

Смит потер подбородок, его лицо покраснело.

– Мы потеряли в этой войне более четырехсот тысяч солдат. И я не позволю коммунякам втаптывать наше доброе имя в грязь из-за чего-то, что вам почудилось.

– Мне почудилось? Так вы все это воспринимаете?

– Хватит раскачивать лодку, только и всего! Я ясно выражаюсь?

– Да.

– Вот и славно. Свободны.

Мы с Гарднером ушли. Капитан выглядел расстроенным и не проронил ни слова, пока мы не оказались на улице.

– Вы с ума сошли?

– А что такое?

– Нельзя так разговаривать с полковником Смитом! Вы в самом деле хотите, чтобы он отправил вас домой с большим блестящим колокольчиком на шее?

– Почему? Я не сделал ничего дурного.

– Может, и не сделали, только мы сейчас находимся под сильным давлением. Несколько месяцев назад некий Миллер в чине полковника сцепился с генералом Клеем, главой американской военной администрации. Вернувшись в Вашингтон, он потребовал слушаний перед специальным комитетом сената и затем весьма нелестно охарактеризовал наших парней здесь, в Германии: мол, они хулиганы, развратники, а то и отъявленные насильники, спекулянты и все такое.

– Это правда? Его характеристика?

– Миллер – герой войны и очень добропорядочный человек, но совершенно непрактичный. У нас на базе десять пачек сигарет стоят пятьдесят центов, а в Тиргартене или на Александерплац их можно в два счета продать за сто баксов. Покупают даже русские. За двадцать сигарет или за несколько шоколадных батончиков можно приобрести добротные часы или фотоаппарат. Фарфоровый сервиз стоит пять пачек. Пару недель назад мой водитель продал советскому офицеру свои часы с Микки-Маусом за триста долларов. Представляете? Четырехмесячная зарплата за безделушку, которая стоила ему два с половиной доллара. Ну да, наши парни пытаются подзаработать, как и все остальные. Что в этом такого, если никто не пострадал? А теперь лавку прикрыли, и народ разбушевался.

– Позвольте кое-что спросить: наши парни могут каким-то образом быть причастными к убийству?

– Да о каком, к черту, убийстве речь?!

– Об убийстве, которое произошло в Кройцберге, в нашем секторе.

– Что на вас нашло? Теперь вы подыгрываете русским?

– Я задал вам простой вопрос.

Гарднер вздохнул:

– Мне все равно, что вы видели или не видели прошлой ночью, понимаете? Если русские попытаются с вами связаться, дайте нам знать, только и всего. На вашем месте я бы держался от них как можно дальше. Вы, юнец из Чикаго, понятия не имеете, что здесь творится. Берите свое интервью, возвращайтесь домой и живите