— Помилуй бог! — сказал напоследок он. — Чтобы, как в карты, играть статьями.

Соседи-грузчики подтвердили, что вечерами Емелин сидит дома, больше спит или же режется в карты с соседскими мужиками. Коротков обошел дом, постоял возле подвального окна из комнатенки Емели. Окно, конечно, легко открывалось. Из него впотьмах очень просто выбраться и уйти незаметно. Но кто это подтвердит?

Второй из высланных — Павлов — работал мотористом на спасательной станции.

Он, как и Емеля, был низкого роста, только тот коренаст и плотен, этот же костляв. К тому же был мрачен, неразговорчив, казался больным. Он цедил слова сквозь словно бы склеенные челюсти и угрюмо смотрел на Короткова, пожаловавшего на спасательную станцию к концу дня, когда надо уже собираться домой. Этого еще ему, Павлову, не хватало! Да он давно всякие уголовные дела забросил. Достаточно ему пяти лет отсидки. Правда, об этом он вспомнил, когда Коротков намекнул ему про уголовную биографию, затребованную с последнего местожительства из Москвы. Но все это было в прошлом — налеты, грабежи магазинов, аферы с сукном, приготовленным на экспорт с одной из московских баз. О краже в магазине Павлов слыхал: как не знать, если весь город жужжит об этом. Но он показать ничего не может. Павлов чистил мотор возле перевернутой вверх дном лодки, окрашенной ярко. Он добавил еще вяло и неохотно, что при желании гражданин из «угла» может спросить у его жены, ну, не жены, а сожительницы. Она подтвердит, что в тот вечер, да, именно в тот дождливый вечер, они были в кино. Кино это называлось «Ущелье аламасов».

Коротков разыскал сожительницу Павлова в гулком, как бетонная яма, дворе с множеством покосившихся сараюшек, черными подвалами, ломовыми подводами. Она развешивала белье. Прищепки на ее груди вздрагивали и плясали, как монисто. Она испугалась Короткова — это было видно сразу. Чтобы спрятать волнение, нагнулась к корзине, долго шарила там. Когда выпрямилась, лицо было спокойно. Она ответила четко и быстро, что они в тот вечер ходили в кино. Ответ этот, как заученный, вызвал подозрение у Короткова. Но где улики? Он допросил потом начальника спасательной станции, сторожа, матросов. Они все как один отвечали, что лодки были на берегу, что моторы хранились в кладовке под замком, что лодки еще не просохли от краски. Вряд ли лодку можно спихнуть в воду так быстро, да одному.

Коротков согласился. Он ловил улики пальцами, как тонкие и прозрачные паутинки, развеянные ветром. Ловил и не мог поймать. Но он был теперь убежден, что преступники воспользовались лодкой. Но какой? Павлов — моторист. Может быть, мотор?

Через два дня после посещения спасательной станции началась война. Накатились дела уже военного времени: спекуляция, скупка вещей, дезертирство.

В один из летних дней сгорел Павлов. Поздно вечером вернулся откуда-то пьяный, не заходя домой, забрался в сарайку да там и уснул. Окурок выпал на подушку с сеном, она затлела, огонь перебрался на матрац, на доски. Когда приехали пожарные, он был уже мертв.

А вскоре пришло сообщение, что призванный в армию Емелин сбежал из эшелона. Куда он скрылся — было неизвестно. От соседей в «доме грузчиков» стало известно, что недавно ездил Емеля за грибами в деревню Овинники, что возле берега Рыбинского моря. В деревне побывал Семиков. Он выяснил, что действительно приезжал Емеля в деревню, ходил по грибы, пил молоко в доме пастуха. Пастух показал, что парень тот был ему незнаком, за молоко пытался заплатить, но он не взял денег, потому что, эка там, полкринки от своей-то коровы, и на просьбу сотрудников милиции обещал сообщить непременно в город, если Емеля снова появится в деревне...

Осенью поступила телефонограмма о вскрытом вагоне с продуктами. Где был вскрыт вагон — в городе или на разъездах — оставалось пока загадкой.

Семиков в эти дни контролировал подготовку в городе бомбоубежищ и щелей, мотался по улицам целый день, Кондратенко сидел в эвакопункте на проверке прибывающих в город эвакуированных.

Даже Демьянов не спрашивал больше о мануфактурном деле. Тем не менее Коротков в свободное время искал. Искал еще один сотрудник — участковый оперуполномоченный левобережного отделения милиции Гладышев Порфирий Аниканович.

3.

Гладышеву исполнилось тридцать. Ходил он странной подпрыгивающей походкой. Казалось, у него в каблуках пружинки, они это так подталкивали его длинные ноги. Была у Гладышева дурная, как казалось Короткову, манера надвигать кепку на самые глаза и смотреть на собеседника из-под козырька. Как будто боялся показать свои светлые глаза или стеснялся детского румянца на щеках.

Был он бывший агроном. Пришел на работу в милицию вроде бы до смешного случайно. Однажды на колхозном собрании стал упрекать некоторых колхозников в том, что те по дороге домой дергают с полей то морковку, то свеклу, а то и кочан капусты унесут. Колхозникам этот упрек показался пустячным, и один из них бросил реплику:

— Тебе бы, Порфирий Аниканович, в милицию, а не агрономом...

— А что, спасибо за совет! — без обиды ответил Гладышев.

На другое утро он зашел в отделение милиции к начальнику. Тот посмеялся было, стал успокаивать агронома. Но Гладышев признался, что еще в парнях он несколько месяцев до службы в армии работал постовым милиционером возле городского перевоза, что работа ему нравилась. Агрономом же стал вот как: там, где он служил, был техникум, в техникуме училась его будущая жена, она и сагитировала его в техникум. Поступил после армии и выучился тоже на агронома. Женился на той студентке, вернулся к родителям. Агроном — хорошая профессия, но больше лежит душа у Гладышева все же к милицейской работе. Выслушав все это, начальник протянул ему лист бумаги. Это для того, чтобы написал он заявление о приеме на работу. В колхозе, конечно, не хотели отпускать, но все же Гладышев стал оперуполномоченным по своей левобережной стороне. Всем казалось, что способен он только, подпрыгивая, бегать по полям, следить за глубиной пахоты, нормой высева семян, ругаться с трактористами, выступать на собраниях. Но он умел и в милицейских делах разбираться так же дотошно, как в агрономических. А главное, доводил их до конца. Это нравилось Короткову в нем, он был всегда рад услышать его по телефону, увидеться с ним с глазу на глаз, поговорить о раскрытом преступлении, поболтать о погоде или о видах на урожай...