Алексей Грачев
Дело с довоенных времен
Повесть
Глава первая
1.
Незадолго до войны, вечером, сторож одного из магазинов в Рыбинске сидел на крыльце. Он курил и слушал, как стучит по крыше весенний дождь, густой, пахнущий распускающимися листьями и первыми цветами, гремят по булыжной мостовой ломовые подводы, хохочут в переулках веселые прохожие, тихо поет патефонная певица из окна дома напротив.
Еще он слышал карканье ворон над церковью, купола которой висели в темном небе, как шары, пронзенные крестами. Он подумал даже, что не воры ли пробрались в церковь. Но воры в это самое время вели подкоп под магазин. Укрывшись за пустыми ящиками из-под лимонада, они прокопали лаз в рыхлом песке и проникли под пол. Затем аккуратно выставили доску в полу складского помещения и очутились в самом магазине. Похоже, что они знали, где какой лежит материал, потому что жители близлежащих домов не видели огней в магазине в этот вечер. Взяли преступники несколько кусков ситца, шевиота, дорогого и модного бостона. Так же аккуратно они уложили за собой доску и выбрались к ящикам. Вот лаз закапывали уже второпях. Наверное, занервничали. Дождевая вода быстро пробила воронку, и оперативные работники горотдела милиции Семиков и Кондратенко утром без труда наткнулись на подкоп.
Но это было утром, когда продавцы обнаружили пропажу. А вечером и ночью сторож — сухопарый флегматичный старик — даже не почувствовал, что он проглядел товар. Он, как всегда, лишь изредка обходил магазин; чаще сидел или в будочке за воротами склада, или же на крыльце, где курил или дремал, хотя это в протоколе, понятно, было не указано. Когда днем его вызвали с курьером в магазин для опроса и когда он узнал о том, что в магазине совершена кража, сначала улыбался — ему показалось, наверное, что сотрудники милиции попросту разыгрывают его. С ним никогда такого не было. Потом он долго и тупо разглядывал лаз под бревнами магазина и наконец-то стал ругаться — длинно и уныло...
Как раз на другой день после этого происшествия и прибыл в горотдел милиции Петр Гаврилович Коротков. Его перевели сюда из Переславля-Залесского, где он занимался в отделе по борьбе с хищениями государственной собственности. Он сидел в кабинете начальника оперативной части милиции Демьянова Дмитрия Михайловича и внимательно слушал напутствия. Он давно знал Дмитрия Михайловича — встречались на смотрах, в командировках; бывало, звонили друг другу. Это был высокого роста, крупный мужчина, в галифе и высоких сапогах, в синем френче с большими карманами на груди. Каждый, кто впервые встречался с ним, робел от его прямого взгляда, насупленных бровей, тяжелого подбородка. Но на самом деле характер Демьянов имел мягкий. Приглаживая вытертый, пегий от седины, хохолок волос на лбу, Демьянов рассказал новому сотруднику положение в оперчасти. Дел было немало — «висели» и убийства, и кражи, и поджоги.
— Ну, познакомишься постепенно, — сказал он ему напоследок. — Семиков и Кондратенко доложат подробно.
А когда Коротков собрался уходить, вспомнил:
— Тут вчера кража в мануфактурном магазине вышла. Унесли ценную материю. И никаких следов.
— Хорошо, — ответил ему Коротков. И, придя в отдел, маленькую комнатку с окном на булыжником вымощенную улицу, кончающуюся пристанью и Волгой, спросил прежде всего про последнюю кражу. Семиков и Кондратенко ждали его за столами, приставленными едва не впритык. Семиков был совсем мальчишка — с болезненным лицом, с синими подглазинами, с темными зубами от раннего курения. Зная этот свой недостаток, он редко улыбался, лишь двигал тонкими бледными губами. Опытный глаз сразу бы определил, что серый, в редкую синюю полоску, пиджак выбран в магазине наспех, без тщательной примерки. Плечи обвисали, рукава наплывали на кисти рук. Была уже весна, во дворе милиции по забору тянулась зеленая поросль травы, но Семиков все еще, по-зимнему, носил свитер. Ворот его плотно охватывал тонкую, с большим кадыком шею. Он сидел в широкой зеленой фуражке с лямкой, накинутой на подбородок, — точно собрался уходить куда-то.
Кондратенко, напротив, был грузен, с откинутой назад горделиво-красивой головой, в завитках седых волос. Серые глаза были всегда прищурены. Щеки точно горели. Он больше походил на артиста. Даже одет был артистически — в светлый плащ с поднятым воротником, голубую, тщательно проглаженную рубаху.
Глядя на него даже с недоверием, Коротков спросил:
— Так каким же образом исчезла мануфактура в магазине? Может, там ду́хи побывали? Или демоны?
Оперативники лишь переглянулись.
— Куда ведут пути от магазина? — снова задал вопрос Коротков.
Ответил Кондратенко как-то нерешительно: был озадачен неожиданным вопросом своего нового начальника — старшего оперуполномоченного:
— Есть путь на проспект, есть к Мытному двору, есть к проходному, что ведет на пристань, и есть к Волге переулком.
— И нигде следов?
— Были бы, — уже хмуро отозвался Семиков. — Собака не нашла.
— Подозрения падают?
Семиков покачал головой, а ответил Кондратенко:
— Начали перебирать...
— Образцы украденной материи дали в соседние города? — спросил еще Коротков.
— Как же, — ответил Семиков. — Мы полагаем, что они подались торговать куда-то, — может, в Вологду, может, в Москву.
— Ну, тогда и ладно, — улыбнулся теперь Коротков. — Давайте-ка знакомиться. Извиняйте, что необычно начал. Но это для того, чтобы не забыть последнее дело. Первое-то не забудется, а вот последнее может.
2.
Короткову было тридцать три года, из них шестнадцать он проработал в милиции. Семнадцатилетним пареньком в жаркий летний день пришел в чухломскую милицию к начальнику. Встал на пороге его кабинета и попросил:
— Примите меня на работу.
Сморенный жаром, сонный начальник милиции долго непонимающе рассматривал этого высокого кудрявого паренька в холстинной рубахе, в стоптанных, доставшихся от пропавшего на войне отца, ботинках, с картузом в руках, который мял смущенно.
— А что ты умеешь? — спросил. Был он крикун, любитель выступать на уездных собраниях о порядке.
— В хозяйстве у матери работал. На гармошке играю.
— О, — сразу пробудился начальник. — Это дело. Главное — играй на гармошке, а как служить милиционером — мы тебя научим...
Почему все же Коротков пришел в милицию? Может, потому, что форму давали красивую: с ремнями, с бляхами, со
