– Это что за хрень? – спрашивает она, швыряя листы на стол.

Оливо смотрит на нее и не отвечает.

Соня мечется из стороны в сторону, наверняка чтобы выпустить пар и не придушить его. Флавио вжимается в стену, стараясь не попасть под горячую руку.

Соня Спирлари снова хватает протокол, сердито листает его, – листать-то нечего, когда страниц всего две; что написано – то написано, не знаю, понятно ли объясняю. Короче, читает вслух:

– «Густаво со своими друзьями встретил меня случайно у библиотеки. Мы по-дружески поздоровались, и он спросил, не хотелось бы мне посмотреть на их небольшое убежище. Я с удовольствием принял предложение. На фирменном фургоне компании скобяных изделий, принадлежащей отцу Густаво, мы отправились в одно из полуподвальных помещений, где друзья показали мне свои находки периода нацизма и фашизма, которые оценивают как значимые исторические артефакты. Поговорив немного о том о сем, мы решили устроить реконструкцию допроса пленного как будто бы в нацистском застенке времен Третьего рейха. Следуя моим подсказкам, пятеро друзей связали мне руки за спинкой стула и сделали вид, будто угрожают изощренными пытками. Мы развлекались в тот момент, когда ворвалась полиция и неправильно расценила происходившее».

Соня опять швыряет листы, но в этот раз они оказываются на полу.

– А теперь объясни мне: почему?! – орет. – Неделями мы искали их логово. Неделями пытались схватить. Но из-за их могущественных покровителей не могли даже приблизиться. Сегодня вечером нам удается задержать всех с поличным, и ты этим своим издевательством отправляешь все к черту! – Издевательство – неплохо сказано, однако необычно, если хотите, надо иметь в виду.

– Это не они, – спокойно произносит Оливо.

– Конечно, Шерлок Холмс! Пятеро нацистов-фанатиков, издевающихся над подростками, такими же, как пропавшие ребята. Отправляю в класс, в котором учится девчонка их главаря, нового ученика, соответствующего профилю жертвы. Они ему угрожают, похищают и тащат в свой секретный бункер, где уже приготовились пытать и потом спрятать. Мы их хватаем… И ты их выгораживаешь!

– Где был датчик?

– А где, черт возьми, думаешь, он мог быть? В том, что всегда с тобой, что ты никогда не снимаешь, – в шапочке! Думал, отпущу тебя разгуливать так – без мобильника, без электронных средств связи, – чтоб тебя невозможно было отследить? Только потому, что тебе не нравятся предметы на батарейках? Думаешь, судья и директриса позволили бы мне это?

– Гектор знал?

– Ты поэтому решил надуть меня, да, Оливо? Потому что обиделся, что я обманула тебя? Использовала? А ты, что ли, был честным? Я приставила сотрудников следить за тобой на «гольфе» и не спускать с тебя глаз во время твоих походов. Ты догадался и только и делал, что сбегал от них. А мне разве сказал, что за тобой следили? Хорошо, я не была во всем честной с тобой. Я отправила тебя в этот класс не из-за Серафин, а из-за этой мелкой нацистки Валерии и знала, что Густаво сразу засечет тебя. И потом, датчик, согласна! Но если бы его не закрепили в твоей шапочке, как бы мы нашли тебя сегодня вечером, ведь ты снова одурачил моих коллег. И теперь хочешь все пустить под откос только потому, что считаешь, будто тебя предали, да? Четверо пропавших ребят стоят меньше твоей задетой гордости?!

– Вы нашли их в бункере?

– Нет, не нашли! Но если заявишь, что тебя похитили, сможем задержать этих пятерых подонков и на допросах выжать из них признание.

– Они не способны.

– На что?

– Похитить и тем более убить.

– Нет, ты послушай его! – Она обращается к Флавио, затем опять к Оливо: – Если ты такой умный и видишь, кто на что способен, что ж не предупредил свою мать, что ее муженек хочет опоить вас, засунуть в машину и выбросить в…

– Соня, – не выдерживает Флавио. – Хватит уже, ты переходишь границы!

– Перехожу границы? Ну-ну, послушаем, что еще скажете, детектив Оливо Деперо? Почему ты решил, что эти пятеро не в состоянии похитить и убить?

Оливо отпивает воды из бутылки и ставит ее на место.

– У них был шок, когда они увидели мой шрам на голове. Тот, кто способен хладнокровно убить пленного, так не реагирует. Они провозгласили себя беспощадными нацистами, но от вида крови падают в обморок. Проверьте машинку для стрижки овец. Я знаком с такими инструментами, знаю, как они шумят во время работы. А их машинка – без лезвий. Это был просто блеф. Поэтому вы раньше и не могли их арестовать, – на самом деле, кроме оскорблений и унижений, большего зла они никому не причинили.

Флавио, заложив руки за голову, начинает ходить по кабинету, – если я и не во всем его убедил, то, по крайней мере, заронил сомнение, не знаю, понятно ли объясняю! У Сони пока нет никаких сомнений, еще рано! Сейчас она слишком злая, расстроенная и разбитая. Такое же чувство испытал Оливо, когда в первый школьный день начал догадываться, что его используют, что отправили в класс в качестве приманки. Кем он в итоге и оказался. Но сделал все по-своему.

– Гектор знал или нет? – снова спрашивает он.

Соня машет руками, как бы говоря «ну хватит уже с этим Гектором!».

– Нет, конечно же не знал! Он сразу выложил бы тебе все, и наш план полетел бы к черту. Что в итоге и случилось!

– А Мунджу знал?

Хорошо знакомым Оливо жестом Соня откидывает волосы. И это уже наполовину ответ.

– Ты отказался нам помогать, – говорит. – Я должна была найти способ убедить тебя, и директриса как раз мне рассказала, что у вас там произошло с тем румыном…

– Мунджу.

– Мунджу, да, или как там, черт побери, его зовут! Он должен был только напугать тебя, чтобы тебе захотелось вырваться из приюта. Сработало ведь? Ты помог нам поймать этих нацистов, только вот сейчас все портишь. Но еще есть время. – Она умолкает, упирается руками в стол и смотрит на Оливо лицом к лицу. – Флавио еще не отнес твои показания судье. Бредятину, что ты нам сейчас поведал, знаем только мы втроем, так что ты еще можешь изменить показания. Подумай хорошенько! Ведь если то, что ты тут нам порассказал, ляжет на стол начальника следственного отдела, через пять минут Густаво и его дружки выйдут на свободу и вернутся в свой бункер мучить других, таких же, как ты.

Оливо полукругом вращает на столе бутылку.

Он вспоминает шум, который слышал, когда был заперт в цистерне. Где-то вдалеке появлявшийся время от