– Бли-и-ин!.. – Густаво смеется. – Я подумал, Тиберий тебе уже свернул шею! Было бы жаль, ведь мы припасли для тебя кое-что интересное. Хочешь, расскажу, что в меню?

– Угу.

– А знаешь, ты, оказывается, остроумный. И упертый! Если б не твоя физиономия, пожалуй, предложил бы тебе испытание, чтобы присоединиться к нам. Ну что, начнем с закусок? Обычно выбираем для начала фингерфуд[113], что включает в себя вырывание ногтей из больших пальцев – тех, которые дольше всего растут. Так что в течение нескольких месяцев каждый раз, когда захочешь взять что-то в руки, будешь вспоминать нас. Допустим, все-таки ты человеческий подвид и большие пальцы у тебя на самом деле похожи на человеческие большие[114]. Но это все проверяемо.

– Побреем его и примемся за уши!

– Мартин, черт, ты безжалостен! Ты слышал, что предлагает наш приятель Мартин? Мы называем это дуэтом. Сначала обреем тебя, как овцу, машинкой, которая оставит на твоей черепушке красивые шрамы, затем прихватим щипцами уши и будем тянуть, пока не посинеют. У хрящей уникальная способность быстро деформироваться и уже никогда не возвращаться в прежнее состояние. И это замечательно. Ведь рано или поздно тебе придется выйти из дома и вернуться в школу с ушами, которые будут почти вдвое больше, чем сейчас, не говоря уже обо всех этих шрамах на черепе. Еще одна вещь нам доставляет удовольствие: ты не сможешь никому рассказать, кто тебя так потрепал, иначе мы снова за тебя возьмемся и тогда уже подумаем о чем-нибудь более определенном.

– Как с Федерико, Марией, Эленой и Райаном?

Густаво смотрит на остальных. Они смеются.

– Ага! Четверо придурков!

– Они еще живы?

– Живы не живы, какого хрена кому до них есть дела! Мерзкий чечик[115], жируха, изуродованный хиппи и зубрила-лесбиянка с ушами, как у Дамбо![116] А если думаешь, что их родители лучше, глубоко ошибаешься. Журналист, который работает на моего отца, сунул нос в их делишки… Одна – дочь вора, другой – полный говнюк, третий – игроман, те, кого не назвал, и того хуже… Дело в том, что все они и десяти евро не стоят – столько дерьма принесли в мир.

– Они живы или нет?

Гус закрывает глаза и запрокидывает вверх голову. Над ним грубый цементный потолок.

– Вопросы, вопросы, вопросы, вопросы, – монотонно повторяет он.

Оливо несколько секунд силится понять, где же ему оказывают гостеприимство. На складе. Никаких окон. Один светильник. Обычное подвальное помещение, каких в городе тысячи. Отличительных признаков, благодаря которым можно было бы его отыскать, нет вообще, – допустим, выйду отсюда живым, чтобы попытаться это сделать, не знаю, понятно ли объясняю.

Гус опускает взгляд, делает несколько шагов по комнате, обходит Оливо и, когда оказывается у него за спиной, становится очень близко – так обычно делает Аза, так позавчера вечером сделала Манон, но, понятно, это разные вещи…

– Да, – шепчет Гус ему на ухо, – это были мы. Сначала чечик, потом жируха, соответственно, изуродованный и лесбиянка. Но кто тебе, вообще-то, сказал, что она была последней? Мартин! Так как идею подал ты, тащи машинку! Тебе выпала честь!

Мартин удаляется через единственный выход в комнате и спустя пару секунд возвращается, забыв плотно прикрыть за собой дверь – вероятно, из-за возбуждения от того, что ему предстоит выполнить.

Остальные, включая Гуса, отходят на несколько шагов, выбирая лучшее место для наблюдения. Лицо Оливо в этот момент невозмутимо.

Мартин приближается и проводит рукой по его щеке:

– Пострижемся немного, цыпа? Только не двигайся… Хотя нет, черт побери, делай что хочешь, я все равно тебя подстригу.

Он подносит руку почти что к виску Оливо, где голову уже закрывает шапочка.

– Не делай этого, – произносит Оливо, и его слова звучат не как мольба, а как приказ.

Мартин оборачивается и смотрит на остальных. Они улыбаются.

– Нет, вы слышали? Не делай этого, говорит. Как мило!

Мартин хватает шапочку, сдергивает ее с головы и швыряет на пол.

– Что за хрень! – восклицает он и в страхе пятится назад, машинка выпадает у него из рук. – Что за гадость?!

В комнате воцаряется гробовая тишина, так что даже слышно, как где-то, может в коридоре, за неплотно закрытой дверью капнула вода.

Гус в испуге неуверенно приближается к Оливо. Остальные, замерев, наблюдают за ним.

Гус уже в метре от него. Наклоняется, разглядывая, огромный выпуклый шрам, делящий череп Оливо на две равные части.

Густаво отодвигается в сторону, чтобы обследовать весь рубцовый след, который начинается на лбу, от волос, и заканчивается на затылке – у основания шеи. Шрам плотный, выпуклый, бело-молочного цвета, так что черные короткие волосы его не скрывают.

– Кто тебя этим наградил? – спрашивает Гус, разинув от удивления рот.

Они с Оливо стоят лицом к лицу. Остальные, обалдевшие, все еще держат дистанцию.

Гус упирается своим лбом в лоб Оливо, закрывает глаза и стоит так несколько секунд, словно при этом соприкосновении они смогут обменяться мыслями.

– Ты мессия, – произносит. – Мы ждали тебя.

Отстраняется и смотрит на Оливо, который устремляет на Гуса неподвижный взгляд, и уголок рта у Оливо слегка приподнимается.

– Однако это не они, – четко проговаривает Оливо в тот момент, когда Соня Спирлари распахивает дверь и с пистолетом наготове влетает внутрь с десятком полицейских.

20

На часах в кабинете двадцать три двадцать. Обычно в эту пору Оливо уже давно спит. Однако сегодня вечером – видимо, из-за Лигабуэ, похищения, страха умереть в подвале и обещания, что уши у него вырастут до плеч, – он довольно бодр.

Вот почему спокойно сидит за столом, где его оставили, и время от времени отпивает воду из подаренной бутылки.

Час назад он выдал свои свидетельские показания, которые Флавио занес на компьютере в протокол, а также записал на небольшой портативный магнитофон. В это время Сони Спирлари не было, – скорее всего, она занята допросом Густава Иллариона ди Брессе́, естественно, в присутствии трех или четырех адвокатов: папаша наверняка поднял их с постели, чтобы защитить сыночка и его дружков по играм.

В кабинет, где сидит Оливо, из-за двери доносится гул полицейского участка – сейчас там явно случилось что-то серьезное. Служащие мечутся вверх-вниз, телефоны разрываются, клавиатуры стучат. Странно, однако, думает Оливо, что Соня, прочитав его показания, еще не влетела сюда как фурия…

Распахивается дверь, и комиссарша Соня Спирлари с двумя листами в руках влетает как фурия. За ней следует Флавио. Соня