Дик хотел сказать что-то, запротестовать, но она глубоко вздохнула и продолжила столь же горячо:

– Я узнала вас в вашем дурацком наряде благодаря ямочке на подбородке. Назвала вас Диком, и вы ответили мне. Я спросила, получили ли вы маленькую шкатулку, и вы подтвердили это. Я покинула танцевальный зал, как вы сказали, и села в машину. И я прекрасно помню наше ужасное путешествие, и как я взяла мешок с золотыми тарелками и шла… шла сквозь ночь, пока у меня хватило сил. Я помню, как я лгала и притворялась, как рассказывала идиотские истории… но я делала все это, чтобы спасти вас! И сейчас вы осмеливаетесь смотреть мне в глаза и отрицать все это?!

Долли внезапно разрыдалась, и Дик больше не пытался перечить ей. Он не заметил никаких признаков злости у нее на лице – только сильное волнение. Поднявшись, Герберт подошел к окну.

– Я знаю и помню все это, – проговорила Долли, всхлипывая. – Все! Но я никак не могу поверить, что вы заранее решили украсть эти несчастные старые тарелки!

На какое-то время в комнате воцарилась тишина, и она просто смотрела на него сквозь мокрые от слез пальцы.

– Как… как давно, – спросила она, – вы страдаете клептоманией?

Дик с досадой передернул могучими плечами.

– Отец, случайно, не рассказывал тебе, почему он против нашего общения? – спросил он.

– Нет, но теперь я знаю, – ответила она и снова зарыдала. – Потому… потому что вы… берете чужие вещи…

– Ты не поверила тому, что я сказал тебе.

– А как я могу, когда сама помогла вам сбежать с украденным?

– А если я дам честное слово, что говорю правду?

– Я не могу поверить в это! Не могу! – простонала Долли. – Никто не смог бы. У меня не возникло ни малейшего подозрения, ни малейшей мысли о чем-то подобном, даже когда вы лежали раненый в темном лесу. Поскольку в противном случае я, конечно, никогда… никогда… не поцеловала бы вас.

Дик резко повернулся.

– Поцеловали меня?! – воскликнул он.

– Да! Вы страшный человек! – всхлипнула Долли. – И даже если бы у меня раньше и были хоть крохотные сомнения относительно вас, это убедило бы меня, убедило, что со мной находились именно вы, поскольку… поскольку… И, кроме того, если бы я поцеловала не вас, вам сейчас следовало бы сказать мне об этом!

Долли подалась вперед и закрыла лицо руками. Дик быстро пересек комнату и нежно обнял ее за плечи. Долли сердито стряхнула его руки.

– Как вы смеете, сэр! – буркнула она.

– Долли, ты не любишь меня? – спросил он.

– Нет! – последовал быстрый ответ.

– Но ты любила меня прежде?

– Возможно… да, но я… я…

– А ты смогла бы опять полюбить меня?

– Я… я даже не хочу говорить об этом.

– Но ты смогла бы?

– Если бы ты только чистосердечно признался, вместо того чтобы так глупо все отрицать, – пробормотала она сквозь слезы. – Я не знаю, почему ты взял эту посуду. Может… может, ты просто ничего не смог поделать с собой. Но ты же не сказал мне правду.

Дик несколько секунд угрюмо смотрел на ее рыжую голову, затем опустился на колени рядом с ней.

– Предположим, – прошептал он, – предположим, я признаюсь, что взял эти чертовы тарелки.

Долли испуганно посмотрела на него.

– Ох, ты действительно сделал это? – спросила она. – Значит, все и на самом деле так плохо!

– Предположим, я признаюсь, что взял их.

– Ох, Дик! – всхлипнула она, и ее руки внезапно обвили его шею. – Ты разбиваешь мне сердце. Но почему? Почему?

– Это удовлетворило бы тебя? – спросил он.

– Что заставило тебя так поступить? – Любовный блеск снова появился в ее глазах, а алые губы задрожали.

– Предположим, это было просто чудачество с моей стороны, и я собирался… все вернуть, как это и произошло, – продолжил он.

– Глупыш, – сказала Долли, а затем поцеловала Дика. – Но ты должен никогда – слышишь, никогда – больше так не поступать.

– Конечно, – пообещал он торжественно.

Пять минут спустя, покидая дом, Дик столкнулся в прихожей с мистером Мередитом.

– Я собираюсь жениться на вашей дочери, – сказал он абсолютно спокойно.

Спускаясь с крыльца, Дик все еще слышал несущиеся ему вслед проклятия.

Глава VIII

После ухода Дика мисс Мередит закрылась на ключ в своей комнате. Она плакала и смеялась, рыдала и тряслась от хохота, выглядела то задумчивой, то печальной, то чувствовала себя абсолютно счастливой, то погружалась в меланхолию, мечтала о будущем, вспоминала прошлое и думала о настоящем, пела немного глупые романтические песни – всего по несколько строк из каждой – и снова обильно лила слезы.

Отец отослал ее туда со строгим напутствием, и Долли радостно улыбалась каждый раз, когда вспоминала об этом.

«После всего случившегося это сущая безделица, – убеждала она себя. – Дик, конечно, глупо поступил, взяв эту чертову посуду, но она вернулась к владельцу. И, главное, он сказал мне правду. Он и сам собирался это сделать».

В своем нынешнем настроении Долли, пожалуй, простила бы возлюбленному все на свете.

«Он ведь не вор все-таки, – размышляла девушка. – Однако я и представить не могу, что папа даст свое согласие, поэтому в итоге нам придется сбежать, и это будет… просто замечательно! Папа побесится немного, а потом успокоится».

Спустя какое-то время она свернулась калачиком на кровати и лежала так в темноте, пока не заснула. В доме воцарилась тишина. Было примерно два часа ночи, когда она резко села в постели с широко открытыми глазами. Долли не могла понять: то ли ее слух уловил нечто, то ли ей что-то приснилось.

Она внимательно прислушивалась, оглядываясь по сторонам, и в конце концов уловила звук, словно что-то стукнулось в ее окно. Затем снова стало тихо. У Долли от страха озноб пробежал по коже. Спустя немного звук повторился. Она выбралась из кровати и босиком подбежала к приоткрытому на несколько дюймов окну.

Осторожно выглянув наружу, она различила внизу в темноте мужской силуэт. Он наклонился, а потом быстро выпрямился. Она невольно отпрянула назад. В окно опять что-то стукнуло. Стоявший под ним мужчина бросал мелкие камни в стекло, явно стараясь привлечь ее внимание.

– Дик, это ты? – негромко позвала его Долли.

– Т-ш-ш-ш, – услышала она в ответ. – Здесь записка для тебя.