Таисия слушала внимательно, словно интересную книгу открыла. Анна Михайловна пусть и не актриса, но рассказчица великолепная. Ее низкий, словно бархатный голос убаюкивал Таисию, заставляя покачиваться на мягких волнах плавного повествования.

– Крым стал советским три года спустя. Туда к тому моменту съехались все аристократы, бежавшие из Москвы и Петербурга, так что выпалывать дворянские сорняки новая власть принялась железной рукой. Моего деда расстреляли, старшая дочь, на глазах которой это произошло, умерла от разрыва сердца, а бабушка с мамой и средней дочерью Мариэттой несколько дней прятались по оврагам, издали наблюдая, как громят их родовое гнездо. Бабка моя была красивой женщиной, которую не испортили роды. Поэтому она нашла защиту для себя и дочерей в лице кого-то из тогдашнего руководства, благодаря чему девочки жили довольно сносно, вплоть до двадцать девятого года, когда мамочка окончила школу.

Пришел официант, притащил поднос, на котором стояли кофейник, сливочник, две небольшие чашечки, сахарница, тарелка с эклерами, крохотными, на один укус, и вазочка с клубникой.

– Пирожные ты не ешь, – Быстрова перестала выкать, видимо, решив, что они с Таисией уже достаточно хорошо знакомы, – поэтому бери клубнику.

Клубника в середине мая стоила целое состояние, так что Таисия начала вежливо отказываться, но пожилая дама была непреклонна, фактически силой сунув вазочку ей в руки. Таисия положила одну ягоду в рот и зажмурилась от удовольствия, почувствовав на языке сладкий сок. Клубнику, в отличие от конфет и пирожных, она любила.

– Мамочка моя бредила сценой. С детства мечтала быть актрисой, как Раневская. А бабушка ни в чем не могла ей отказать, так что они снялись с насиженного места и поехали обратно в Петербург. То есть тогда уже Ленинград. Бабушка и там сумела устроиться, по слухам, у нее начался роман с Кировым, и это дало возможность моей маме исполнить свою мечту и поступить в театральный институт, а ее старшей сестре Мариэтте позволило удачно выйти замуж за сына какого-то партийного бонзы. Снова потянулись относительно спокойные и счастливые годы, пока в декабре 1934 года не убили Кирова. Разумеется, маму сразу признали нежелательным элементом, и всем членам семьи официально запретили оставаться в Ленинграде. С Мариэттой развелся муж, и она покончила с собой, бедняжка. А бабушка с мамой, которая была вынуждена оставить театральные подмостки, уехали в Касимов.

Касимов? Этот небольшой городок, расположенный недалеко от Рязани, значился в маршруте их путешествия. Признаться, раньше Таисия никогда даже не слышала о существовании такого города, а Анна Михайловна, оказывается, имела к нему отношение. Не поэтому ли они с Лизой отправились именно в этот круиз?

– В маленьком городке они нашли жилье и работу. Мамочка моя все понимала, окончила бухгалтерские курсы, устроилась работать на пристань. Бабушка в сороковом году умерла, и мама осталась совсем одна. А спустя год, когда началась война, ее арестовали. Еще бы, молодая женщина дворянского происхождения, да еще и с иностранной фамилией. Приговорили ее к восьми годам исправительно-трудовых лагерей. Оказалась она в Карлаге, в одном бараке не с кем-нибудь, а с Анной Тимиревой. Знаешь, кто это?

– Возлюбленная Колчака! – воскликнула ошарашенная Таисия.

– Вот-вот. Они с моей мамой дружили много лет, пока Тимирева не умерла. Там же в лагере мама встретила моего отца. Его звали Михаил Ольшевский, он был польским инженером. Когда мама забеременела, у нее пытались вызвать выкидыш, на морозе холодной водой обливали, но мне была судьба родиться. Так и вышло, что в 1946 году я появилась на свет в лагерной больнице. Отец мой до этого дня не дожил, его расстреляли за месяц до моего рождения. А меня отобрали и увезли в детдом. Мама забрала меня оттуда в пятидесятом году, привезла в Касимов, некуда ей было больше податься. Пока она еще работала бухгалтером, подружилась с одной женщиной. Алевтина Федоровна ее звали. Мама Аля. Когда в пятьдесят втором году маму снова арестовали, я осталась с той. Фактически она стала мне второй матерью. Она и фамилию мне свою дала, так что из Анны Финист я превратилась в Анну Христенко.

– А маму свою вы больше никогда не видели? – У Таисии даже горло перехватило от этого горького рассказа.

– Да ты ешь клубнику. – Анна Михайловна заметила, что девушка не может проглотить ни кусочка. – Ишь ты какая. Переживательная. Маму мою после смерти Сталина реабилитировали, и она вернулась в Касимов. Худая была, черная, иссохшая. Я ее, признаться, боялась, все пряталась в юбки мамы Али. Мама смирилась, что фактически меня потеряла. Ее гораздо больше волновало, что она потеряла возможность выйти на сцену. Впрочем, ей помогла Тимирева. Мама уехала к ней в Москву и начала сниматься в кино. В эпизодах, разумеется, но все же. Во многих советских фильмах снялась. Ты их можешь найти, если забьешь в поисковик Генриетту Финист.

– Я посмотрю, – пообещала Таисия. – А вы? Вы с ней в Москву переехали?

– А я осталась в Касимове, с мамой Алей. Мама в Москве дворником работала, жила в каморке. Потом мама Аля умерла, а я замуж в первый раз вышла, но это уже другая история. Нет, ты не подумай, с годами наши отношения с мамой, конечно, наладились. Она мне со своих киношных гонораров всегда подарки в Касимов привозила. Цветные платки, шали, бусы. Она любила яркое, как сорока была до самой старости. Умерла в семьдесят восемь лет. Столько же, сколько мне сейчас. Ладно, заболтала я тебя. Ешь клубнику, Тасенька.

Она отвернулась и смотрела на воду, словно в ней было невесть что интересное. Блеснул на солнце камень в старинном кольце. Неужели все-таки изумруд? Таисия чувствовала: что-то неощутимо изменилось. Словно Анна Михайловна уже жалела, что рассказала случайной попутчице историю своей матери. Интересно, почему. Для себя Таисия решила, что обязательно найдет в интернете все, что можно, про актрису Генриетту Финист. А может, и фильмы с ее участием посмотрит. Все равно в отпуске делать нечего.

Ей вдруг стало любопытно, как из города Касимова ее новая знакомая очутилась в Сибири. Но в ту часть прошлого, которая касалась ее самой, Анна Михайловна допускать собеседницу не спешила. Ну и ладно. Лезть с расспросами к малознакомому человеку неприлично.

За разговорами время пролетело незаметно. Теплоход издал гудок, и началась та самая суета, которая всегда происходит с отправлением от пристани. Таисия немного огорчилась, что «Прощание славянки» на этот раз не играли, наверное, от того, что плыть им предстояло всего полтора часа, а затем будет очередная часовая стоянка, теперь уже на Южном речном вокзале, где теплоход,