– Восходящее. – Голос Орлова стал сухим. Ему отчаянно не хотелось уходить с палубы в каюту, но продолжать разговор желания не имелось. Просто до зубовного скрежета. А Белов этот сам не уйдет. Такая порода людей. Приставучие до липкости. – Всего доброго. Я пойду. Приятно оставаться.

Он потянул на себя дверь, очутился в коридоре, ведущем к каютам, на мгновение запнулся перед номером триста восемь, за дверью которого спала сладким сном Таисия Ермолаева, остановился у триста шестой каюты, где остановился Лурье. За дверью стояла тишина, но сквозь воздуховодные отверстия пробивался слабый свет. Академик еще не спал. Странно. Орлов знал, что тот ложится по расписанию, в одно и то же время. В половине одиннадцатого. А сейчас уже на два часа позже.

Он немного поколебался, не зная, постучаться с вопросом, все ли в порядке, или не приставать к человеку, который не в настроении. Выбрал не приставать, отпер дверь соседнего, триста четвертого номера, вошел внутрь, разделся, принял душ, улегся в кровать и тут же заснул, как поступал всегда, как только голова его касалась подушки.

* * *

За первую ночь на борту Таисия прекрасно выспалась. Проснулась она от того, что кровать, на которой она спала, перестала мерно покачиваться, как делала всю ночь, пока теплоход плыл по Москве-реке. И вот остановился. Таисия открыла глаза и посмотрела на часы. Шесть утра. Значит, они пришли на первую остановку и пришвартовались к причалу «Большой Каменный мост».

На палубе слышались голоса желающих сойти на берег и погулять по округе, знакомясь с красотами неподалеку от Кремля. Таисия сладко зевнула и поудобнее устроилась в кровати. Она гулять не пойдет, а значит, можно еще поспать.

В следующий раз она проснулась без пятнадцати восемь, чувствуя себя просто чудесно. Все-таки в отпуске сон – одно из главных удовольствий, позволяющее полностью распрощаться с накопившейся усталостью. Что ж, можно собираться на завтрак.

Таисия в прекрасном расположении духа пришла в ресторан, обнаружив его практически пустым. За ее столиком никого не было, впрочем, как и за тем, где накануне сидел Иван Орлов со своими попутчиками. Только за некоторыми столиками сидели туристы, в основном с детьми.

– А где все? – спросила Таисия у докладывавшего еду на общие тарелки шведского стола официанта.

– Так завтрак с семи, большинство наших гостей уже поели.

Ясно, получается, она все проспала. Хотя что «все»? Теплоход отходит от этой стоянки в девять. Как раз есть время не спеша позавтракать и хорошенько рассмотреть то, что она пропустила ночью. И никакая компания ей не нужна.

Ненадолго испортившееся настроение снова улучшилась, тем более что вскоре выяснилось, что Таисия все-таки не одинока. Минут через пятнадцать, когда она уже пила кофе, в ресторане появился турист, которого она про себя накануне назвала «модником».

Сегодня на нем был другой наряд, но тоже очень дорогой и, признаться, красивый. Ну да, модник и есть.

– Доброе утро всем! – провозгласил он.

– Здравствуйте, – ответила вежливая Таисия.

Отставила чашку в сторону, собираясь встать.

– Милая девушка, составьте мне компанию, я не привык завтракать в одиночку, – провозгласил модник.

– Я не милая девушка и уже позавтракала.

– А как вас зовут? Я – Костик.

– Таисия.

– Какое необычное имя. А сокращенно как получается?

– Сокращенно для вас Таисия, – довольно грубо ответила она, потому что этот самый Костик был ей почему-то неприятен.

Даже странно. Симпатичный парень и выглядит дорого. Не бомж, не безработный, чем же он ей так не нравится? И Анне Михайловне он тоже не глянулся. Та даже назвала его мерзавцем. Таисия почему-то вспомнила, как накануне Костик набивался сфотографироваться с Лурье, и снова скривилась. Видимо, у него привычка такая – клеиться ко всем без разбору. Скучно ему, что ли.

– Зря. Я прекрасный собеседник, со мной весело, – в спину ей прокричал Костик.

Таисия, не оборачиваясь, вышла из ресторана, поднялась на солнечную палубу, поежилась от утреннего ветерка. Зря она не взяла с собой куртку.

В шезлонге сидела завернутая в плед Анна Михайловна Быстрова, причем в гордом одиночестве. Верной Лизы рядом не оказалось.

– Доброе утро, милая девочка, – поприветствовала она Таисию. – А я уже встревожилась, что вас не было на завтраке.

– Так сладко спалось, – честно призналась Таисия. – И отплытие проспала, и завтрак. Пришла, а ресторан почти пустой.

– Не самое большое удовольствие есть на глазах у сотни человек, – заметила Быстрова. – Я бы предпочла завтракать в тишине и одиночестве, просто по стариковской привычке рано встаю. Мы с Лизой позавтракали в семь, а сейчас она ушла на экскурсию. Я собираюсь добыть кофе. Присоединитесь?

– Я только что выпила, спасибо.

– С пирожными, – Анна Михайловна смотрела лукаво. – Или вы не едите сладкое? Бережете фигуру?

Сладкое Таисия действительно не ела, но не потому, что ее беспокоил вес, стабильно держащийся на одной и той же отметке многие годы и немного упавший после того, как Артем объявил, что женится на другой. Она просто не любила сладкое, вот и все. О чем и сказала Быстровой.

– До этого я знала только одну женщину, которая терпеть не могла сладкое. Это была моя мать. А я вот без пирожных и конфет жить не могу. Впрочем, мне о фигуре заботиться не имело смысла. Я, в отличие от моей дорогой мамочки, не актриса.

– А ваша мама тоже играла в Новосибирском театре? – спросила Таисия.

Скорее из вежливости, чем из искреннего интереса. Впрочем, старуха ей нравилась. В ней было что-то неистовое, немного пугающее. Анна Михайловна выглядела как человек, способный на страстные поступки. И это проявлялось и в порывистости движений, немного неуместной для ее статной, почти дородной фигуры, и в постоянно меняющейся мимике.

– Моя мама была человеком с очень сложной судьбой. Она родилась в Петербурге, в 1910 году. Ее отцу принадлежал роскошный особняк на Английской набережной. Он был дворянин, адвокат, дружил с самим Шаляпиным. Деда моего звали Ростислав Финист, а маму Генриетта Ростиславовна Финист. Гета. Так ее звали в семье. Дед еще до революции помогал большевикам, например, возил газету «Искра» из Швейцарии, где она печаталась, в Россию. После революции он сильно разочаровался в социалистических идеях. Никак не мог принять того безобразия, которое творилось на улицах, так что в 1918 году спешно перевез семью – жену и трех дочерей, младшая из которых моя мама, в Крым, где у него тоже был особняк,